Моральное значение этой страницы, исключительной среди произведений Рубенса в Антверпене и — кто знает? — быть может, во всем его творчестве, настолько велико, что я почти боюсь осквернить ее, говоря об ее не менее выдающихся внешних достоинствах. Скажу только, что этот великий человек никогда не был в большей мере хозяином своих мыслей, чувств и руки, что никогда его концепция не была более ясной и более проницательной, что никогда понимание души человеческой не было у него более глубоким. Никогда краски художника не были более благородны, более свежи, богаты, свободны от всякой напыщенности; никогда он не был так тщателен в рисунке отдельных деталей, так безупречен и так изумителен как мастер. Это чудо относится к 1619 году. Какие прекрасные годы! Неизвестно, как долго работал Рубенс над картиной — быть может, всего несколько дней. Но что это были за дни! После того, как долго изучаешь это бесподобное произведение, где Рубенс преображается целиком, невозможно уже смотреть ни на кого — ни на других, ни даже на самого Рубенса. Однако для сегодняшнего дня довольно: пора уходить из музея.
Рубенс портретист
Был ли Рубенс великим портретистом? Или он только хороший портретист? Этот великий живописец физической и духовной жизни, тонко передававший телесное движение и душевные переживания игрой лица, зоркий и точный наблюдатель и ясный ум, которого идеальные человеческие формы никогда не отвлекали от изучения внешности вещей, этот художник живописных деталей, частностей, индивидуальных особенностей, наконец, мастер, универсальнейший из всех, — обладал ли он теми способностями, которые в нем предполагают, а именно: исключительным даром передавать интимное сходство человека?
Схватывал ли Рубенс в своих портретах сходство? Думаю, что на это никогда не отвечали ни «да», ни «нет», ограничиваясь признанием универсальности его дарований. Казалось, что художник, который больше, чем кто-либо другой, использовал портрет как естественную составную часть своих картин, всегда превосходно изображавший человека живого, действующего и мыслящего, должен был особенно мастерски писать портреты. Вопрос этот имеет большое значение. Он касается одной из характерных сторон многообразной натуры Рубенса и, следовательно, представляет случай для более подробного изучения сущности его гения.
Если к портретам, написанным специально, чтобы удовлетворить желания своих современников — королей, принцев, вельмож, ученых, аббатов, настоятелей монастырей — прибавить еще бесконечное количество живых лиц, черты которых он воспроизводил в своих картинах, то можно сказать, что Рубенс всю свою жизнь только и делал, что писал портреты. Лучшие его произведения, несомненно, те, где он больше всего уделяет места реальной жизни. Такова, например, его замечательная картина «Св. Георгий», представляющая собой не что иное, как написанный по обету семейный портрет, прекраснейший и любопытнейший документ, какой когда-либо оставлял художник о своих семейных привязанностях. Я не говорю уже ни о его собственном портрете, который он постоянно вводил в свои произведения, ни о портретах обеих жен, которыми, как известно, он так часто и так нескромно пользовался для своих картин.