Старые истории (сборник)

— Можно не считать. Картина ясная - почти единогласно. Опустите руки, - сказал председатель колхоза. - И последний вопрос: какую пенсию назначим Максиму Минеевичу Пустовалову? - Председатель взял со стола заявление Минеевича и прочел: - "Поскольку я создавал колхоз, был в активе и безотлучно выходил на работу, а не какой-нибудь тунеядец, прошу назначить мне двадцать рублей в месяц". Кто имеет слово?

— Ты создавал колхоз!.. Как это так? - крикнули из зала.

Минеевич, опираясь на стол, встал:

— Которые молодые - не знают как раз... У Толоконцевой горы стояла Панфилова мельница. В тридцатом году ее растащили, а Панфила сослали, то есть вослед. Феоктист, не дай соврать! Помнишь, в двадцать девятом годе мы всемером у Панфила собрались на помол?

— Феоктист за дровами уехал, - ухнул кто-то басом из зала.

— Егор Иванович, не дай соврать... Ты ишшо маленьким был, - метнулся Минеевич к старшему конюху, сидевшему за его спиной в президиуме.

— Я не помню, - ответил Егор Иванович, краснея: весь президиум обернулся и смотрел на него.

— Да не с тобой, чудак-человек... С отцом твоим ездили на помол... Значит, я, Иван, Феоктист...

— Ты не юляй! - кричат из зала.

Этот окрик точно подстегнул Минеевича, он передернул плечами, вскинул сердито бороденку и сам пошел в наступление:

— Как впервой назывался наш колхоз, ну? "Муравей"... Мураш то есть. А кто ему дал такое название? - сердито крикнул он в зал и, не дождавшись ответа, погрозил кому-то кулаком: - Я придумал! А через чего?.. Сидели мы в мельничном пристрое... Сговорились: артель создавать. А какое название? Смотрю я - по моим чембарам мураш ползет. Я его цоп - и кверху. - Минеевич вскинул щепоть, словно в пальцах у него был зажат этот самый муравей. - Мурашом, грю, и назовем. Так и вырешили... Магарыч распили. - Минеевич почуял, что сказал лишнее, мотнул головой и добавил: - За помол то есть...

— Граждане колхозники, они тем разом перепились и Назарку заседлали, - говорит Федул. - А Минеевич сел на него верхом и вокруг жернова ездил.

— Врет он! - покрывая хохот, срываясь на визг, кричит Минеевич. - Он самулянт!

— А кого за это выключили из артели? Кого? - распаляется и Федул. - Он всю жизнь бабу на пасеке продержал, а сам прорыбачил. За что ж ему двадцать рублей?

— Прямо не Минеевич, а как это... литературный инструктаж, - говорит на ухо председатель сельсовета председателю колхоза.

Тот снисходительно улыбается и поправляет:

— Не инструктаж, а персонаж.

— Какая разница!

— Тихо, товарищи! Хватит прений. Все ясно. Давайте голосовать: кто за то, чтобы Максиму Минеевичу Пустовалову назначить пенсию в двадцать рублей? - спросил, поднявшись, председатель колхоза.

Зал не колыхнулся, ни одна рука не вскинулась кверху.

— Понятно... Кто за пятнадцать?.. Как всем... Единогласно!

— А ежели как всем... - затрясся от негодования Минеевич, - сами и заседайте. В насмешку сидеть не желаем.

Он с грохотом отодвинул стул и вышел из президиума в зал.

— От дак вырешили!..

— Прямо как в лагун смотрели...

— Совершенно правильные слова...

— По первому вопросу все, - сказал председатель колхоза. - Шестнадцать пенсий выдали, две отказали. На второй вопрос разное. Слово имеет председатель сельсовета Бобцов Федосей Иванович.

Федосей Иванович подошел к столу, раскрыл папку с делами, солидно откашлялся.

— Поступила жалоба от гражданки Криволаповой Евдокии Семеновны на Силантьева Парамона Ивановича и на Черепенникова Федула Матвеевича в том, что они, отперев замок, вошли в дом Криволаповой, выпили осадки от пива, хлебную опару и съели на закуску картошку для поросенка. Посему поросенок визжал, когда пришла хозяйка. Вопросы имеются?

— Судить их надо колхозным судом чести!

— Хорошенько их приструнить! Они, как попы, по дворам шастают...

— В таком разе суд колхозной чести занимает свои места в составе председателя Фетиньи Петровны и заседатели - я и Егор Иванович.

— Подсудимые, встаньте! - приказывает Фетинья Петровна, глядя в папку Федосея Ивановича.

Федул и Парамон встают. Парамон в отличие от Федула сух, с бритым морщинистым лицом; впалые щеки придают ему мрачный аскетический вид, и смотрит он в пол, как заговорщик.

— Как вы проникли в избу Криволаповой?

— Подошли - замок висит... Ну, мы его шевельнули. Я шевельнул замочек ай ты, Федул? - спрашивает Парамон.

— Чего его шевелить? Это он от ветру.

— От ветру?! Эх, бесстыжие ваши глаза, - встает Криволапиха. - Небось палец-то об замок зашиб?

Парамон тычет в ее сторону обвязанным тряпицей большим пальцем:

— На, посмотри, на нем шкуры нет!

— А чо у тебя с пальцем-то? - спрашивает Фетинья Петровна.

— Чирьяка под ногтем. Фельдшер говорит: исделай ванную и помочи... Авось отмякнет. Я скипятил чугунок да сунул туда палец-то. Вся шкура и спустилась, как чулок.

— Не отвлекайтесь! Что в избе делали? - строго спрашивает председатель сельсовета.

— А что там делать? Чай, не на работу мы ходили к Криволапихе, - огрызается Федул.

— Не рассуждать! Отвечайте согласно уставу... - повышает голос Федосей Иванович.

— Посмотрели, посмотрели - вроде никого и нет...