Старые истории (сборник)

— Ты что, дядя Петра? Законов не знаешь? Если ты не согласен, никто у тебя ничего не отберет, - сказал Николай Иванович.

— Знаю я ваши законы! На дармовщину все охочи. Давай, давай!

— Не даром, а по себестоимости возьмем, - остановила опять его девица.

— Это по какой еще сабестоимости? - дядя Петра часто заморгал круглыми светлыми глазками.

— Ну, что стоят.

— Что стоит, я проставил. Хотите, берите, хотите, нет.

— Но ведь это нереально! Товарищ председатель, убедите его.

Николай Иванович развернул тетрадный листок. Там было нацарапано кривыми буквами нечто вроде прейскуранта:

борона - два пуда пашеницы

стан - девять пудов

подножка к стану - два пуда

воробы - два пуда

скальница - один пуд

прялка - пять пудов

дуплянка - два пуда

цеп с калдаей - один пуд

горобок - один пуд.

— Двадцать пять пудов пшеницы! Ты что, дядя Петра, белены объелся? - сказал председатель.

— Небось с меня всю жизнь налоги брали. Я этой пашеницы поотвозил в город и днем и ночей. Кабы ссыпать все в кучу, выше горы Арарат будет. А мне заплатить за мой же струмент нельзя. Белены объелся!

— Но ведь у музея нет же пшеницы! - взмолилась девица.

— У музея нет - зато в колхозе найдется.

— Погоди, дядя Петра, погоди! Уж коли ладиться, так по всем правилам. Вы ему сколько даете? - спросил Николай Иванович девицу.

— Двадцать рублей можем заплатить.

— На деньги я не согласный.

— Хорошо! Колхоз заплатит тебе за все десять пудов. Согласен? - сказал Николай Иванович.

— Не согласный.

— Ай какой же вы канительный! - девица покачала головой. - Вот у вас записана дуплянка. И просите вы за нее два пуда?

— Ну?

— А ведь она старая и без крестовины.

— Зато она липовая... Не токмо что на телеге, под мышкой унесешь куда хочешь... вместе с пчелами. Ставь хоть посередь леса, хоть на поле. А крестовину срубить - плевое дело.

— Дед, у нас в музее и пчел-то нет! - крикнула девица.

Дядя Петра подозрительно посмотрел на нее:

— Тогда зачем же вы дуплянку торгуете?

— На обозрение выставим.

Дядя Петра опять часто заморгал и уставился вопросительно на председателя:

— Какое это еще обозрение? Протокол составлять будут, что ли?

— А тебе не все равно, куда выставят твой хлам?

— Какой это хлам? - насупился дядя Петра. - У меня стан кляновый. А челнок из красного дерева. Еще век проткет.

— Ага, так в городе и ждут твой стан. А то там портки не на чем ткать, - усмехнулся Николай Иванович. - Ты вот стан продаешь, а за подножку к нему отдельно просишь два пуда. Это ж нечестно!

— Дак я же сам покупал все по отдельности. В двадцать втором годе заплатил за стан десять мер проса, а за подножку сорок аршин холста отвалил... А за воробамя в Сапожок ездил.

— Ну, кончай канитель, дядя Петра! Бери десять пудов, а не хочешь - скатертью дорога. У меня тут и без тебя забот полон рот.

— Я те говорю - за один стан десять мер проса отвалил, - упрямо повторял свое дядя Петра.

— То были двадцатые годы, а теперь шестидесятые... Разница, голова! - всплеснула руками девица.

— Как был он стан, так и остался. Какая же разница?

— Ты и при коммунизме, видать, не расстанешься со своим станом. Вот они корни частной собственности! - девица посмотрела с укором на председателя. Тот уклончиво разглядывал тетрадный листок.

— Коммунизм коммунизмом, а война случится - без стана не обойтись, - словно бы оправдывался дядя Петра. - Сколь мы в войну холстин поткали? Да и теперь, кабы не запрет, и одеяла ткали б, и тик.

— У вас что же здесь, фабрика ручного труда была? - спросила девица.

— Да ну, какая там фабрика! Так, артель ткачей-надомников при колхозе. Тик на матрасы ткали, - ответил Николай Иванович. - Четвертый год как запретили... Промышленное производство. Нельзя.

— А теперь в зиму мужики в отход идут. Это что ж, лучше? - сердито спрашивал дядя Петра.

— Как в отход? Что это значит? - девица опять требовательно смотрела на председателя.

Но отвечал дядя Петра:

— На заработок идут, на сторону. Кормиться надо. Нам платят на трудодень грош да копу. Вот и отходят.

— А кто больше нас платит? - спросил Николай Иванович.

— Я говорю про отходников, - сказал дядя Петра.

— Ах, это шабашники! - радостно догадалась девица. - Вы тоже шабашник?

— Нет, я уж отшабашил.

— Ты будешь продавать или нет? - спросил Николай Иванович.

— Двадцать пять пудов пашеницы или пятьдесят рублей деньгами, - твердо ответил дядя Петра.

— Нет, столько я не смогу заплатить, - сказала девица.

— Тогда пусть сам музей приезжает, - сказал дядя Петра, вставая.

— Ага, жди. Завтра явится к тебе турус на колесах, - усмехнулся председатель.

— Вот видите, какой вы неуступчивый, - девица тоже встала. - А бабка Еремкина бесплатно отдала нам платье кашемировое, фату и гайтан.

— То тряпье, а это струмент, - нехотя пояснил дядя Петра. - Кабы жива была моя старуха, и она бы вам, может, чего отдала задаром. Да, вчерась вы по радио объявили, чтоб туфли подвенечные принесть. Вот! - дядя Петра вынул из кармана старые парусиновые туфли на резиновых подошвах. - Берите. За рупь отдам.

— Да это ж обыкновенный ширпотреб! - девица прыснула и передала туфли Николаю Ивановичу. - Я же просила рукодельные туфли, расшитые. Старинные!