Старые истории (сборник)

Спрашивает и смотрит на меня так, словно я и пустил по свету этот неустойчивый сорт яблонь.

Что-то мычу неопределенное, пожимаю плечами, а Тихон Спиридонович сочувственно кивает головой и завлекает меня все дальше в словесные дебри:

— Как мы знаем, аммиачная селитра убивает широколистник, лебеду и сурепку, а против злаковых сорняков ничего не придумано. К примеру, против пырея. Или, может, я отстал? Извиняюсь, конечно, вы не в курсе?

Услыхав, что я не «в курсе», он откинется на стуле, прикроет глаза, долго молчит, и чуть заметная улыбка играет на его сухих губах. Насладившись моей полной неосведомленностью, он добреет, начинает себя показывать:

— Скажу вам по секрету - омаиновая мазь из семян осеннего безвременника - лучшее средство против рака кожи.

— Что вы говорите?!

— Не верите? Сейчас покажу.

Он моментально снял рубаху, повернулся ко мне спиной и показал желтое пятно на лопатке:

— Вот. Меланома была. Врачи отказались, а я вылечил. Нюра, подтверди!

От шестка обернулась жена его, с покорным, одутловатым, нездорового цвета лицом:

— Истинная правда... Это не мазь, а сущая отрава. Как огнем жгла его. Он, бывало, как повязку наложит, так полночи крыком крычит.

Анна Петровна хоть и занята своим делом - жарит нам яичницу, подает огурцы, квас, но постоянно начеку, слушает, что говорит Тихон Спиридонович, не надо ли слово нужное вставить.

— А вот еще что интересно... - продолжает Тихон Спиридонович. - В нашей аптеке никто эритрицын не брал. Залежался. Но заболела девочка у соседки...

— Чем?

— Головная боль и температура...

— Да вроде бы она жаловалась на внутренности, - отозвалась от шестка Анна Петровна.

— Это возможно, - кротко соглашается Колобухин. - Боль, она хоть и чувствуется в голове, но причинную связь имеет с внутренними органами. Так вот я и говорю соседке: Марья, не ходи ты за лошадью в колхоз. День потратишь, а то и два - не отвезешь девчонку в больницу. Сама видишь - уборочная кампания в разгаре. Вот тебе записка - сбегай в аптеку и скажи: Тихон Спиридонович Колобухин для себя, мол, просит этого лекарства. Принесешь - дай девочке. Оно и боль снимает, и аппетит дает. Лучшего лекарства не придумано.

— И помогло? - спрашиваю я.

— Как рукой сняло.

— С той поры это лекарство прямо нарасхват берут, - радостно подхватывает Анна Петровна. - Так и говорят аптекарю: дай нам лекарства Колобухина - ото всех болезней помогает.

Пил он как бы нехотя, морщился и так медленно тянул из стакана, словно в нем была не водка, а медвежья желчь. Я попытался подобраться к его загадочной истории издалека, благо думал, что выпивка погасит его бдительность. Но не тут-то было...

— Это правда, что вы от капитанской пенсии отказались?

Улыбается:

— До пенсии я еще не дотянул.

— Года два-три.

— Неважно.

— Но вы служили в милиции?

— Двадцать пять лет...

— Уволили?

— Сам ушел.

— Куда?

— В колхоз.

— Кем? На какую ставку?

— Садовником... На тридцать трудодней.

Я невольно улыбаюсь:

— Веселый вы человек.

— Ага. Нюра, принеси-ка гитару.

Анна Петровна мягкой увалистой походкой сходила в горницу, принесла гитару. Тихон Спиридонович быстро настроил ее и протянул мне:

— Может, вы попробуете?

— Нет, уж лучше вы сами...

— Как хотите.

Он артистически откинул голову, выдавил из себя кадык и запел приятным с хрипотцой баритончиком:

Где-е же те лу-у-унны-ые ночи... 

Где же тот пел со-о-лове-е-ей...

От шестка тоненьким детским голоском вплелась в песню Анна Петровна:

Где же те кари-и-ие очи? 

Кто и-их ласкает теперь?..

Потом Тихон Спиридонович включил магнитофон, и по всей избе рассыпались лихие гитарные переборы «цыганочки».

— Под настроение наигрываю в магнитофон и вот вроде как по радио себя слушаю...

Так бы я и не добрался, наверно, до цели своего разговора, кабы не случай. В тот самый момент, когда Тихон Спиридонович, прикрыв глаза и сцепив на коленке пальцы, слушал свою «цыганочку», с улицы донеслись пронзительные крики.

Анна Петровна метнулась к окну:

— Опять к тебе на усмирение.

— Кто это? - спросил я.

— Да тут одни... Ревнует мужа. И дерутся каждый вечер, - ответил Колобухин, с опаской поглядывая на дверь.

— Молодожены, что ли?

— Какие там молодожены! Дураки старые. Под шестьдесят лет обоим, - ответила, отходя от окна, Анна Петровна.

В избу вошла, закрывая лицо руками, взвизгивая и причитая, простоволосая, голопятая баба и села на скамью у порога:

— Ой, Тихон Спиридонович! Помогите ж вы мне ради бога. Убивают меня... Ой-е-ей!..

— Будет тебе дурить-то, Марфа! Хоть бы людей постыдилась, - сказала Анна Петровна.

— Ну, что за беда? Что за беда? - не то спрашивал, не то утешал ее Тихон Спиридонович.

— Ну как же! Обидно мне... Ой, обидно! Говорят - он от скуки к ней ходит. Ты его в общество, мол, определи, потому что он совсем одичал. Ну, я его ввела в общество: двое партийных, трое беспартийных. Мы в «козла», в карты играем. В домино! Наряжались на Новый год. Я в Деда Мороза, он тоже во все в белое. Чего ж ему еще надо? Ой-е-ей!..

— Ну и хорошо... Он поймет, оценит, - сказал Тихон Спиридонович.