- А вы думали - там гостей застолица? - спрашивает ехидно Фетинья Петровна.
- Пускай Федул скажет.
- Я, значит, заглянул на шесток - лагун не лагун и чугуном не назовешь. Ну, вроде бидон... стоит. А в нем и пива-то нет, так - гушша.
- Одна видимость.
- Мы ее выпили...
- Там малость было... На донышке.
- А больше ничего не брали?
- Боле ничего...
- Ах, совесть ваша! - восклицает Криволапиха. - И где ж на донышке! Там более полбидона было. Опара хлебная в деже неделю стояла - и ее выжрали. А кто картошку съел? Поросенку стояла в чашке на скамье... Девки лапшу не доели - я ее тоже туда. Пришла я - поросенок визжит. Я хвать чашку, а там и отчистков нету. Все подчистую стрескали. Хряки они, хряки и есть... - Криволапиха села под общий хохот.
- Что будем с ними делать? - спросила Фетинья Петровна.
- Выговор записать в дело.
- Пускай покаются.
- Граждане колхозники! - переждав шум, говорит Федул. - Ну чего с кем не бывает? Простить надобно. А мы более не будем.
- А Парамон?
- А что Парамон? Иль я чужих коров доил? - вскидывается он. - Не более других пил...
- Хорошо, запиши им выговор, - сказала Фетинья Петровна.
В зале задвигали стульями.
- Подождите расходиться! Слово имеет председатель сельсовета Бобцов Федосей Иванович, - сказал председатель колхоза.
Федосей Иванович встал, полистал в папке свои дела, нашел нужную бумажку, стал зачитывать:
- Товарищи, весна свое показывает: мусор, тряпки, солома, назем и прочие отбросы из-под снега повылазили. От столовой зайдешь в проулок... Тут тебе и собака, и кошка дохлая, и всякие животные валяются до самой речки. А Егор Иванович намедни в речке поймал худые чембары. Протерты не в ходу, а на этом самом месте... На сиденье... Сразу видно - табунщик носил. И у кладовой Степана Ефимовича тоже... мусор и назем. Спрашивается, кто старые чембары в речку кинул? Ведь из нее пьют лошади, скот; ребятешки, подростки купаются с первесны. А что от старых чембар? Один волос исходит и дух чижолый. Куда такое дело годится... Учтите!
- Почем ты знаешь, что табунщик свои штаны бросил?.. - кричат с задних рядов.
- Так они же протертые на сиденье, в седле то есть.
- А может, кто их в конторе просидел?
- Ты сначала установи!..
- Установим... И на следующем собрании сообщим. Все! - Председатель сельсовета закрывает свою папку.
Народ расходится.
1965
ДОМОЙ НА ПОБЫВКУ
Мы приехали в Тиханово на велосипедах, как туристы - в синих рейтузах да в майках, на спинах рюкзаки, лица потные, пыльные.
- А ну, прочь с дороги! - встретил нас окриком милицейский лейтенант.
Он сидел на скамейке возле милиции у самого въезда в Тиханово. Перед ним разливалась лужа во всю обочину, а за лужей, да еще за канавой лежала свежая чистая мостовая, покрытая асфальтом. Поперек мостовой на треногах висела доска с корявой надписью: «Проезд запрещен». Буквы черные в потеках, писаны не то мазутом, не то отработанным машинным маслом. Я притормозил велосипед, а мой сынишка Андрей свернул на обочину, с ходу врезался в лужу и, наткнувшись на какой-то невидимый предмет, полетел в воду.
Милиционер засмеялся:
- Вот дурень! Летит в болото сломя голову. Там камни!
Андрей встал мокрый и грязный с головы до пят, пошарил руками в воде, нащупал велосипед, вытянул.
Милиционер отечески журил его:
- Дурачок, тут с весны никто не ездит. Колесники глубокие, по шейку тебе будет. Скажи спасибо, что не утоп.
Андрей обиженно сопел и вытирал своего «Орленка».
- Почему мостовая перекрыта? - спросил я.
Лейтенант был в годах и разговорчив:
- А ты что, маленький? Не видишь - асфальт свежий?!
- Он уже захряс. На нем колесные следы...
- Мало ли что...
- Когда его уложили?
- На той неделе.
- Так чего же ждут?
- Как чего? Вот проложат до моста, до конца то есть, тогда и откроют.
- Где же в село въезжают? Со стороны Бочагов подъехали - там овраг.
- Ну, правильно. От Бочагов проезду нет, - согласился с удовольствием лейтенант. - Там у нас плотина была, через овраг. По ней и ездили. Но ее прорвало в позапрошлом году... От Выселок тоже не проедешь. Там ЛМС стоит, мелиораторы.
- Так что ж они, оглоблей перекрыли дорогу-то?
- У них трактора, милок, да еще колесные. Они из этой дороги сделали две траншеи полного профиля. Хоть становись в колесники и веди пулеметный огонь в обе стороны.
- А от Сергачева можно въехать в село? - спросил я, уже охваченный любопытством.
- От Сергачева чернозем. Его так размесили, что коровам по брюхо. Веришь или нет, стадо гонят - ягнят на себе переносят?!
- Ну да... А У раза верхом на козе переезжала, - ввернул я старую тихановскую присказку.
Милиционер поглядел на меня с удивлением; лицо у него белесое, обгоревшее, но гладкое, без морщин, какого-то японского складу: веки припухлые, губы толстые, чуть навыворот, нос пуговкой, с открытыми ноздрями.
- Ты здешний, что ли? - спросил он.
Я назвался.
- Фу-ты, мать твоя тетенька! А я тебе про дорогу смолу разливаю. Из газеты, значит! А я Ежиков Яков. Знал гордеевского милиционера Ежикова? Так вот я сын его. Теперь участковым состою в райцентре. Дежурю по отделению.