А в этот самый час, под вечер, ехал Васька Бондарь в Свистуново на тракторе за водкой. У них, в Корабишине, магазин не работал. А был он тоже выпимши. И черт его понес на обочину...
На суде он говорил: по траве вроде бы помягче ехать.
- Едем мы, - говорит, - с Иваном выпимши. Вдруг - стук! Тряхнуло вроде нас... Что такое? Иль на бревно наехали? Посмотрели - а это, оказывается, Андрюша...
Ну и переехали его.
Извиняюсь, я отошел в сторону. Значит, я сказал, что каждый у нас на селе прозвище имеет. И все с умыслом. Дранкиным дали, к примеру, прозвище - "клещи". За жадность и скупердяйство. Мишка Тырчек и Тимошка Сверчек - эти еще по комсомолии отличились. Моими секретарями были. Бывало, вызовет нас Филипп Самоченков и скажет: "А ну, комса, давай на боевое задание..." Мы и даем.
Да, пишу я эти строки, а сам думаю: приказал бы таперика Самоченков Тырчку да Сверчку. Тырчек целой областью заворачивает, а Сверчек по торговле большой начальник. За границей бывает и по месяцу там живет и более. Вот тебе и комса! Комса - по-старому значит - комсомольцы. И вот что поразительно - способности к загранице у Тимофея выявились еще в те годы. Все он книжки иностранные читал и песни пел заграничные: "Плыви, моя гондола, озарена луной. Раздайся бар каролы над сонною волной..."
Гондола - это лодка по-итальянски, а "бар каролы" - это по-русски значит - "звон гитары раздавайся". Я думаю: таперика вы и сами догадались - карола это есть гитара.
Между прочим, мое прозвище на селе было Дюдюн.
ПРО САМОГО СЕБЯ
Сел я про самого себя сочинять и задумался... До чего же моя жизнь удивительная! Вот я все над своей Маруськой смеюсь - темнота! А сам-то я каким был? Таперика я - персональный пенсионер, иногда парторга замещаю. Людей уму-разуму учу, сочиняю. А раньше? Верите или нет - до двадцати лет ни разу в городе не был. Железной дороги не видал. Да что город? Часов настоящих и то не видел. Ну смотрел на ходики в сельсовете. Дак там все просто: время подойдет - выглянет кукушка и прокукует, сколько часов. Только считай. А вот настоящих часов, с римскими цифрами не видел. И читать по ним не умел.
Иным хоть на раскулачивании повезло - и на часы насмотрелись, и кольцы золотые видели. А нам кулаки захудалые попались: псаломщик, да Васютка Мокрая, родственница барина Корнеева, да мельник Галактионов. У псаломщика в избе хоть шаром покати - один самовар отобрали. Пока несли, - у него дудка отвалилась. У Васютки Мокрой отобрали три корзины рюмок разноцветных да тарелок. А часы, говорит, в починку свезла, в Пугасово. У мельника не токмо что часов, порток крепких не было. Скотины полон двор да одиннадцать человек детворы. Они стаканы и те пококали - одни кружки жестяные...
Так и не увидел я часов до самой армии. Из-за этого со мной очень забавная история приключилась. Я вам расскажу ее, а вы сами судите - кем я был и кем стал. Но для соблюдения формы сперва напишу свою автобиографию, то есть кто такие мать и отец.
Зовут меня Петром Афанасиевичем Булкиным. В моей служебной автобиографии записано, что я сын пострадавшего, убитого контрреволюционерами в 1919 году.
Сказать по правде, Булкин Афанасий не отец мне, а отчим. И никакой он не пострадавший. Нанялись они с приятелем гнать скот из Касимова в Пугасово. В дороге бутылью череп сшибли купцу. Взяли деньги, наган. Но их разоблачили и отправили в ссылку на бессрочную каторгу. Мать вышла замуж за другого и против закона прижила с ним меня и брата моего Леванида. Таперика, моего отца взяли на германскую войну, и там он пропал без вести. А после революции возвратился Булкин Афанасий, забрал жену с обоими детьми. Озоровать начал - пил да насильничал. Его и кокнули... Время было неспокойное, поди разберись - кто?
Остались мы одни с матерью, - хата в три окна да лошаденка. Я в работники пошел, пас коней, а брат мой Леванид - баранов.
Писать про эту жизнь неинтересно: материал бедный. Потом вступил в комсомол, стал активность проявлять: неграмотность ликвидировал свою и чужую... И вот, за эту активность, взяли меня в Красную Армию. А председатель Бреховского колхоза Филипп Самоченков выдал мне по такому случаю премию: десять холстин, пять полотенцев с петухами да три разноцветных поневы.
Ну вот, гонят нас в Пугасово, на станцию. А я все думаю: "Что же есть такое железная дорога? Это должно быть жестью все устлано. Едешь по ней, а грязи нет". Пригнали нас на станцию - нет никакой жести. Смотрю я - что-то ползет к нам. Ящики не ящики, и на телегу не похожи. Но на колесах... Останавливается перед нами - двери настежь.
- Погружайся! - кричат.
А это, оказывается, товарняк. Залезли мы - и опять вроде бы поезда нет никакого. А что-то на избу похоже: полати, скамейки. Мы залезли на полати, расположились... и уснули.
Просыпаемся ночью. Что такое? Перекидывает нас с боку на бок, как на ухабах. Все скрипит, грохочет... Кто-то как заорет:
- Едем! Едем!!!
Мы к окну. Поглядели - дорога узкая, а рядом глубокий ров. И всем боязно стало: а ну-ка да опрокинет?