Старые друзья

Как сейчас вижу: сначала подшучивали, перебивали, подначивали, а потом блиндаж притих. Это сегодня в армии все сплошь грамотные, с восьмилеткой, а то и десятилеткой, а в сорок третьем таких по пальцам можно было перечесть. Наше хлипкое пополнение влилось хотя и в потрепанную, но сибирскую дивизию, и на три четверти рота состояла из кряжистых бородачей — охотников, которые в своей таежной глуши и слыхом не слыхивали о королях, придворных интригах, мушкетерских дуэлях и рыцарской любви к прекрасным дамам. И бородачи были совершенно ошеломлены. Как они нас слушали! Разинув рты слушали, очередной ночи дождаться не могли! За «Тремя мушкетерами» последовали «Двадцать лет спустя» («Десять лет спустя» до войны мы так и не прочитали, не удалось достать), потом «Граф Монте-Кристо», «Сердца трех» Лондона и так далее. Я бы еще точнее сказал: слушали нас самозабвенно, ошалело и даже остервенело, стоило кому-нибудь закашляться, как его немедленно выбрасывали из блиндажа. Если рассказчик останавливался, чтобы покурить, к его услугам были десятки кисетов, если хотелось пить — как по волшебству появлялась кружка с кипятком и со всех сторон протягивались кусочки сахара. На нас, шестнадцатилетних желторотых птенцов, смотрели с таким благоговением, с таким чудовищным уважением, как, по сегодняшней лексике, смотрели бы на инопланетян. А что? Мы открывали людям другой, незнакомый им мир — мир великих литературных героев!

А какие драматические сцены разыгрывались, когда каждые два часа проходила смена на посты и к пулеметам! Шум, гам, уговоры, африканская торговля: пайка сахару на десять дней вперед, пачки табаку — лишь бы остаться и послушать. А тут еще стали приходить из других подразделений, начались претензии, даже скандалы и комбат навел порядок: каждую ночь нас передавали в другие роты, а потом и в другие батальоны, и везде повторялось одно и то же.

Никогда в жизни, ни до, ни после, мы с Андрюшкой не были такими дефицитными. Мы охрипли, отощали, нас освободили от всех нарядов и стали откармливать американской колбасой и вкуснейшими консервированными сосисками, которые в обороне получало только начальство. Днем, когда мы спали, от нас разве что мух не отгоняли, оберегали наш сон, будто мы были знатные персоны, а если кто невзначай повышал на нас голос, то вынужден был ретироваться под свист и улюлюканье.

Тогда-то мы и получили благодарности комполка «за поддержание высокого морального состояния личного состава».

А потом нас бросили в наступление, мы пошли на запад, и с каждым боем бывших слушателей становилось все меньше. Бои были жестокие, оставшимся в живых было не до мушкетеров, и слава наша понемногу померкла, тем более что ничем другим мы с Андрюшкой особенно не выделялись — растворились в солдатской массе…

Зато мы впервые и навсегда поняли, как много весит живое и не казенное слово и как важно бывает отвлечь человека от тяжелых мыслей то ли бесхитростным пересказом чужих приключений, то ли чем-нибудь другим, веселым и не слишком глупым. Отвлечь, потому что неотвязная мысль о возможной, через час или неделю, гибели лишает солдата половины его боеспособности. Ну, половины — это на глазок, может, меньше, а может, и больше. А разве в наше мирное время по-иному? Отвлечь, приободрить, дать перспективу — в этом вся штука, нынешние товарищи понимают, как это важно — выпустить пар. Но об этом куда лучше написано у Монтеня, читайте его — не пожалеете, и мне спасибо скажете.

VIII. ПТИЧКА И МЫ (Сбивчивые воспоминания и размышления)

«Был я ранен, лежал в лазарете, поправлялся, готовился в бой, вдруг приносят мне в белом пакете замечательный шарф голубой»… — Это я по памяти, точно слов не помню. — «Ты меня никогда не любила, если видела — только во сне, голубой ты мне шарф подарила, хоть не знала, что именно мне…»

Когда у меня хорошее настроение, я хожу по квартире и проникновенно реву старые песни. Со вчерашнего дня снова разношу телеграммы, и эту сам себе доставил — от Птички! Хорошо бы, конечно, машину, но Вася торгуется с империалистами, а у Кости-капитана разве что «воронок» выпросишь…

На ловца и зверь бежит! В полночь звонок, на проводе — Вася Трофимов.

— Возвратился со щитом, — бодро доложил он. — Жив? Раз хрюкнул, значит, жив. При встрече получишь блок сигарет с угольным фильтром и шариковый «паркер» с тремя запасками. Вопросы?

— Устал небось?

— Как собака. Ох, и отосплюсь сегодня!.. Чего ржешь?

— Отоспимся мы, Вася, в своих могилах. Завтра.

— Что завтра?

— Отоспишься. В шесть утра Птичка в Шереметьево приземляется.

— Перестань ржать, старое пугало! Не понял, когда?

— В шесть утра, в шесть, га-га-га!

— Инквизитор! Садист!

— Со вчерашнего дня я еще и Квазиморда.

— Чтоб тебя разорвало!.. Когда за тобой заехать?

— Не боишься, что «Московская правда» высечет за злоупотребление служебным…

— Рядовой Аникин! В половине шестого — как штык у подземного перехода! Ясно?

— Ясно, товарищ гвардии сержант.