Старые друзья

Алексей Фомич садится на любимого конька, а я молчу. О гласности и, значит, о Сталине спорить с ним бесполезно, зациклился на всю жизнь. А что? Живет генерал воспоминаниями о войне, а кто привел страну к Победе? Кто сплотил железной рукой, кто гениальным озарением нашел и возвысил Жукова? Кто?.. Кто?.. Кто?.. Люблю Алексея Фомича, чистого, скромного, человечного, а смотрю на него с жалостью. Ох, как трудно вытравить из себя раба! Благодарности от Верховного, палка и знаменитая фраза Жукова, штандарты к ногам вдохновителя и организатора… Очень хочу сказать: «Дорогой мой Алексей Фомич, не он, а мы с вами войну выиграли, да еще миллионы тех, кто на полях остался, да еще женщины и дети, что у станков стояли и вместо тракторов бороны на себе таскали» — но молчу.

— Недавно был у меня генерал-полковник… — Алексей Фомич называет уважаемую фамилию. — Так представляешь, ему замечание сделали, что у него дома — портрет Верховного!

Я молчу. Отставные генералы скучают по Сталину. При нем все было просто: думать не надо, выполняй, аплодируй и восхищайся несравненной мудростью гения всемирного масштаба. А не восхищаешься — голубоглазый лейтенант сорвет погоны (с маршальских плеч срывали!), вырвет с мясом ордена — и теперь знаем, что дальше было.

— Алексей Фомич, дорогой, — не выдерживаю я, — бог с ним, он свое при жизни получил сполна. А вот Тухачевский, Блюхер…

— Оклеветали Ежов и его подручные! — твердо возражает генерал.

— А миллионы военнопленных, которых он превратил в предателей? Даже майора Гаврилова, героя Бреста! Что с ними было после войны?

— Не принимай все на веру, Аникин…

— А Андрюшка, за что его? Эх, Алексей Фомич, дорогой, зачем он вам, боевому генералу, израненному, солдатами любимому?

Генерал тяжело вздыхает, что-то в его концепции не сходится, бреши в ней незаполнимые.

— Андрея жаль… Хотел было узнать… Может, снова попробовать, а, Гриша? — По имени он назвал меня чуть ли не впервые.

Генерал устал, белая голова клонится вниз, глаза полузакрыты.

— Отдыхайте, Алексей Фомич. Вечером зайду.

— Кефир и булочку, в девятнадцать часов.

Я помогаю ему улечься на диван, укрываю пледом и тихонько ухожу.

Разбередил… Что снова попробовать? Что он имел в виду?.. И я снова спешу — в кладовку.

VI. ИЗ КЛАДОВКИ

Помните, как я с некоторым высокомерием заявил, что никогда Аникины не были подхалимами? Только что, войдя в кладовку, я поймал себя на мошенничестве: были! И не просто рядовыми подхалимами, каких пруд пруди, а изощренными, отпетыми.

Я уже упоминал, что всю весну сорок третьего мы подлизывались к военкому. Это было не оригинально, в войну многие мальчишки подлизывались, так как нам требовалось попасть на фронт, причем срочно, желательно немедленно. Мы были не такие ослы, чтобы думать, что войну без нас не выиграют, но мысль о том, что ее выиграют без нашего непосредственного участия, повергала нас в глубочайшее уныние. Кроме того, мы, как положено, влюбились, а наши девчонки с восторгом рассказывали о фронтовиках, за которыми ухаживали в госпитале. Почти о наших ровесниках! Это было выше сил, и мы подлизывались. Каждый вечер мы разносили повестки, драили в военкомате полы и умирали от зависти, глядя на ребят, приходивших туда с вещами. Однажды нам неслыханно повезло: мы первыми узнали, что военкому Ивану Михалычу привезли домой дрова, и добились разрешения их распилить и наколоть. Иван Михалыч угостил нас чаем, рассказал об уличных боях в Сталинграде, где в октябре прошлого года потерял руку, приказал нам хорошо учиться и пореже показываться ему на глаза. Он гнал нас в дверь — мы влезали в окно. Скоро нам должно было стукнуть по шестнадцать, но все равно не хватало одного года. Наконец военком не выдержал и дал нам бесценный совет. Не так давно я в одной книге прочитал, что в подобной ситуации такие же ровесники «потеряли» документы и врачебная комиссия, которая в войну разоблачала симулянтов, по наружному виду дала им на год больше. Прочитал — и поразился: ведь это же наша история!

Значит, таких, как мы, было много. То есть мы были не единицы, а явление. Только из нашей компании шестнадцатилетними на фронт ушли четверо: Вася Трофимов, Костя-капитан и мы с Андрюшкой. Вспоминаю об этом, потому что обнаружил в кладовке давным-давно написанные несколько страниц. Сегодня кое-кому они могут показаться чуточку сентиментальными, но

землю могу есть, что это не так: сентиментальность не по моей части, хотя и цинизм тоже. Эти странички, которые я вам сейчас преподнесу, хорошо продуманы, взвешены и полностью отражают мои убеждения.

МАЛЬЧИШКИ ТРИДЦАТЫХ ГОДОВ

Даже сегодня, когда я перечитал уйму отличных книг и облагородил мозги Монтенем, мне бывает трудно разобраться в самом себе. Так могу ли я правильно судить мальчишку, из которого вырос?

Нас, облысевших ископаемых, нынешние третируют как дохлых собак.

— В наше время… — вспоминаем мы.

— В ваше время, — перебивают нынешние, — вы в норы забились и рта не раскрывали!