Старые долги

Всего этого тетя Даша не высказала, ответила уклончиво, не желая портить отношения с влиятельной и богатой родней. Целый месяц она была желанной гостьей у Соловьевых, угощалась севрюжкой и семгой, чаем из сервизных китайских чашек, конфетами «Белочка» — так Ирина Георгиевна демонстрировала сладкую жизнь, которая ожидает тетю Дашу, если она согласится работать у них. За чаем они рассматривали семейные фотографии, много лет пролежавшие за ненадобностью в секретере под грудой старых документов — оплаченных счетов, справок, копий когда-то важных деловых писем, которые Василий Васильевич тщательно хранил. На фотографиях в разных комбинациях красовалась семья Соловьевых; была здесь и тетя Даша — молодая, простоволосая, с косынкой в опущенной руке, очень похожая на Василия Васильевича, каким он выглядел лет десять назад: те же светлые, цепкие, чуть навыкате глаза, тот же широкий подбородок… Ирина Георгиевна, стараясь подчеркнуть это сходство, клала рядком три фотографии — Василия Васильевича, его матери и тети Даши.

— Смотрите, Вася больше на вас похож, чем на родную мать…

— В деда мы нашего! — отвечала Селиваниха растроганно. — Дед у нас знаменитый был, мельницу держал на три постава, всю округу кормил.

Василий Васильевич действительно во многом походил на свою тетку, значит, и Селиваниха во многом походила на Соловьева. Наивно было думать, что тетя Даша станет работать на других. Скорее наоборот. Только через месяц Ирина Георгиевна сообразила, что ее интересы и интересы тети Даши прямо противоположны. На этом и кончилась их любовь: Ирина Георгиевна, рассердившись, ясно дала понять, что дорогая родственница отнимает у нее слишком много времени…

— Ты мне про них не вспоминай, Кеша! — сказала тетя Даша. — Я сюда как к сродственникам пришла!

— Какие же мы родственники? — удивился Иннокентий Павлович. — Соседи были, это верно.

— Отказываешься? — разочарованно спросила Селиваниха.

— Ну что ты! Правда, не знал. И кто же я тебе?

Родство оказалось не столь уж близким, где-то в четвертом колене, но несомненное.

— Выходит, я и Василию родич! — воскликнул Иннокентий Павлович озадаченно.

— Вот я и пришла к тебе, — тактично не ответив на вопрос Иннокентия Павловича, продолжала тетя Даша. — Помоги мне с Колькой Фетисовым справиться… Мне теперь, чтобы обратно в себя прийти, надо условия. Вот пусть мне Колька эти условия даст, возместит убытки. Так я считаю.

— Тетя Даша, дорогая! — возопил Билибин, поняв наконец, что она намерена подключить его к своему делу, и ужаснувшись мысли, что ей это удастся. — Ты в милицию иди. Участковый, говоришь, свидетель? К нему и иди.

— Дружки они, Кеша! — скорбно произнесла тетя Даша. — Я бы к тебе не стала лезть. Только пьют они вместе. Меня же и обваляют.

— Просто не знаю, что посоветовать, — сказал Иннокентий Павлович, нервно описывая восьмерку по веранде вокруг Селиванихи и думая при этом не о том, как помочь старухе, а о том, как бы поскорее избавиться от нее.

Судьба помогла ему, открыв взгляду возмутительную картину: в кустах поодаль сеттер Динни, вытянувшись кверху столбиком и высунув язык, часто махал передними лапами, умильно кивая в такт горбоносой и длинноухой башкой. Из кустов вылетел кусочек сахара и исчез в розовой пасти.

— Пошел! — заорал Иннокентий Павлович, бросаясь к окну и швыряя в собаку подвернувшейся под руку книгой. — Светка, прекрати сейчас же! Какая пакость!

Не показываясь, Светка хихикнула:

— Кеша! Ты сорвал мне эксперимент. Людей создал не труд, как уверяют классики, а возможность получить задарма кусок сахара. Я это докажу…

— Не смей портить собаку! — еще громче рявкнул Иннокентий Павлович.

Светка появилась из-за кустов; будто ясное солнышко выкатилось из-за тучки — все вокруг осветилось и засияло от ее круглолицей веснушчатой счастливой улыбки, от ее пухло-розовых коленок и плечиков. Селиваниха даже пригорюнилась, увидев девушку.

— Неужто дочка? Ой, Кеша, что-то больно красива. Пропадет девка. Затискают.

«Ты небось не пропала!» — грубо подумал Иннокентий Павлович.

— Ап! — воскликнула Светка, и собака взвилась в воздух. — Пропа-ду! Динни, ап!

Очень это было красиво: красная шелково-волнистая шкура сеттера, белокурая шелково-волнистая гривка Светкиных волос на фоне зелени, два молодых радостных прекрасных тела и звенящий колокольчиком голос: «Динни! Динни! Динни!» У Иннокентия Павловича вся злость прошла, и про Селиваниху он забыл. Напомнила ему о ней Светка.

— У нас аборигены! — радостно воскликнула она, взбегая на веранду.

— Это наша… э-э… родственница, — произнес Иннокентий не совсем уверенно, но строго.

— Какая прелесть! — всплеснула руками девушка. — Кеша, ты свободен. Оставь ее мне.

Иннокентий Павлович, обрадованный, поспешил в дом, на ходу объясняя Светке:

— Да, ты разберись, пожалуйста, тетю Дашу обидели, у тебя, наверное, юрист есть знакомый…

— У меня все есть! — ответила Светка, с вожделением оглядывая старушку в кресле, как баранью косточку в кастрюле с шашлыком.