Старые девы в опасности

Бороды не редкость в наше время, хотя борода мистера Оберона была несколько необычной — светлая, редкая и шелковистая, она была разделена на подбородке, остававшемся почти голым. Усов практически не наблюдалось, лишь слабый намек на них над уголками яркого сочного рта. Прямой правильной формы нос и светлые ненормально большие глаза. Длинные волосы, расчесанные на прямой пробор, падали на воротник халата. Длина волос и общее впечатление хрупкости фигуры придавали ему женственный вид. Но что потрясло Трой больше всего, так это сходство с Иисусом, каким его изображают на католических религиозных картинах вроде «Сердца Спасителя». Позднее она поняла, что сходство культивировалось намеренно. На Обероне был белый халат, смотревшийся на человеке столь экзотической внешности ритуальным одеянием.

Казалось невероятным, что подобное создание умеет поддерживать нормальную беседу. Трой не удивилась бы, если бы мистер Оберон разразился речью на санскрите. Однако он протянул Трой маленькую изящную руку и вежливо поздоровался. Голос у него был на удивление музыкальным, и говорил он без явного акцента, хотя Трой почудилось, что она улавливает американские нотки. Она пробормотала что-то о его любезности и поблагодарила за предоставление приюта мисс Трубоди. Мистер Оберон ласково улыбнулся, опустился в алжирское кожаное кресло и подтянул под себя ноги, по-видимому, усевшись в позу лотоса. Руки мягко упали на колени.

— Вы сделали нам бесценный подарок, — сказал он. — И мы вам благодарны.

С первой же секунды знакомства Оберон смотрел Трой прямо в лицо. Это не было проявлением обычной безразличной вежливости. Казалось, мистер Оберон никогда не моргает.

— Дражайший Ра, — сказала его ученица, — у меня совершенно невыносимо болит голова.

— Пройдет, — ответил Оберон, по-прежнему не спуская глаз с Трой. — Ты знаешь, что делать, дорогая Сати.

— О да, я знаю, конечно! Но иногда так трудно прийти к свету. Все блуждаешь и блуждаешь в потемках.

— Терпение, дорогая Сати, и все получится.

Сидя на матраце, мисс Локк ухватила себя за щиколотки и, кряхтя от напряжения, придвинула свои молоткообразные пятки к внутренней стороне бедер.

— Мы говорим здесь о вещах, которые вам, наверное, незнакомы, — сказал мистер Оберон, обращаясь к Трой. — Или все же немного знакомы?

— Вот и я говорю, — с воодушевлением подхватила мисс Локк. — Разве она не из посвященных?

Оберон не обратил на нее внимания.

— Я хотел бы кое-что пояснить. Мы — мои гости и я — исповедуем истинный Образ Жизни. Возможно, атмосфера, которую мы создали здесь, в этом древнем замке, немного будоражит постороннего посетителя. Вы испытываете нечто подобное?

— Боюсь, — сказала Трой, — я отупела от долгого путешествия, бессонной ночи и беспокойства о мисс Трубоди.

— Я помогаю ей. И надеюсь, наш друг Баради тоже.

— Как? — изумилась Трой. — А я-то думала… Большое спасибо… А что… операция идет нормально?

Мистер Оберон улыбнулся, показав отличные зубы.

— Вот и опять я не совсем ясно выразился. Я был с ними, но не телесно, а духовно.

— А-а, — пробормотала Трой. — Извините.

— Особенно тесно я контактировал с вашей приятельницей. И это неудивительно, ибо когда душа усилием воли либо, как в данном случае, благодаря анестезии освобождается от тела, ей можно оказать значительную помощь. У нее чистая душа, ее следовало бы называть не мисс Преданная телом, а мисс Преданная душой[4]. — Он рассмеялся легким, почти беззвучным смехом, продемонстрировав розовую полость рта. — Но мы не должны презирать тело, — добавил он, подумав.

— О нет! Ни в коем случае! — прошептала его последовательница и принялась глубоко дышать, зажимая одну ноздрю и с хриплым шипением выпуская воздух через другую. Трой заподозрила, что у мисс Локк, возможно, не все дома.

Оберон скользнул взглядом в сторону. Его глаза были по-прежнему широко открыты и лишены всякого выражения. Он заметил спящего Рики.

Трой вскочила и, усиленно притворяясь, что ничего особенного не происходит, направилась к Рики. Позднее она говорила Аллейну, что ею двигал чисто животный инстинкт, вроде того, что движет кошкой, охраняющей своих котят. Она склонилась над сыном и сделала вид, что поправляет подушки. Голос Оберона произнес: «Прекрасное дитя», и Трой решила, что, как бы глупо это ни выглядело, она будет стоять между Рики и хозяином замка до тех пор, пока последний не отведет глаз. К счастью, Рики сам пошевелился и выпростал руку. Трой перевернула его набок, спиной к Оберону. «Мамочка?» — пробормотал Рики, «Да», — ответила Трой. Она держала сына за руку, пока тот снова не заснул.

Обернувшись, она взглянула поверх нелепой, тяжело пыхтевшей ученицы на фигуру человека, сидевшего на ярком солнце, и, несмотря на не отпускавшую тревогу, увидела в нем замечательный художественный объект. Одновременно ей почудилось, что она и Оберон окончательно признали друг в друге врагов.