Старые черти

У большинства супружеских пар, чья семейная жизнь, скажем так, не вполне задалась, есть определенные соображения о том, почему это произошло, но мало кто задумывается, когда именно это случилось. Питер считал себя исключением. Если бы его спросили, он бы без запинки назвал если не число, то хотя бы месяц и год, когда они занимались любовью, и ровно на середине процесса (по крайней мере тогда Питер думал, что это середина) Мюриэль осведомилась, долго ли еще он будет возиться. Питер вскочил с постели, схватил одежду, оделся в ванной и укатил к Норрисам. Там они с Чарли почти всю ночь просидели за бутылкой виски, и Чарли твердил ему, что он не последний эгоист и не виноват, что Мюриэль равнодушна к этому делу. Только Питеру так и не удалось принять слова друга полностью ни тогда, ни позже.

Как бы то ни было, с тех пор семейная жизнь Томасов навсегда изменилась. Любовью (если это так можно назвать) они занимались все реже. А через несколько лет до Питера дошло: Мюриэль хоть и не получает удовольствия от близости, ждет, что он будет и дальше исполнять супружеские обязанности в знак того, что все еще хочет секса, вернее — саму Мюриэль. Их отношения ухудшились, затем время от времени стали возникать словесные стычки, а раздельные спальни довершили дело — никаких объятий или проявлений нежности. Питер часто повторял себе, что даже идеальная любовь исчезает, если в отношениях появляется страх. Утешало одно: даже во время самых бурных ссор Мюриэль не пыталась уесть его намеками на любовников или (что было бы совсем смешно) что он не отец Уильяма. Огромное и, несомненно, показательное упущение.

Питер прокручивал в памяти отрывки из своей семейной жизни, когда проезжал через небольшую рощицу по дороге домой из «Библии»; у него даже появилась новая мысль по этому поводу. Он думал о том, что мужчины в среднем умирают раньше женщин — наверняка потому, что жены в одиночку доводят мужей до инфаркта, провоцируя у них постоянную тревогу и злость. Надо бы сказать об этом Дьюи. Впрочем, Бог с ним, с Дьюи. Питер сосредоточился на прошедшей встрече: были старина Тюдор Уиттинхем, старина Оуэн Томас, старина Вон Мобри и старина Арнольд Сперлинг, не говоря уже о старине Гарте Памфри, который фактически встал во главе импровизированной группы экспертов по искусственным зубам, предоставив полный отчет о событиях, предшествовавших установке собственных протезов, хотя никто его не просил. При одном воспоминании у Питера свело челюсти, и он прикрыл рот рукой. Ни Чарли, ни Алун, ни Малькольм не пришли. Не к добру.

Уильям предусмотрительно припарковал свой щегольской «ауди» так, чтобы не закрывать въезд в гараж. На часах было двадцать три минуты второго — опоздание на грани допустимого. Питер специально задержался, чтобы дать матери и сыну время побыть наедине. Войдя в гостиную, он увидел, что они стоят у окна, смотрят на сад и разговаривают о какой-то мульче или мульчировании. Вернее, говорила Мюриэль и продолжала говорить еще некоторое время после того, как к ним присоединился Питер. Еще она крепко держала Уильяма под руку, исключив, таким образом, любую попытку отца и сына обняться. Уильям сделал все, что смог, помахав отцу рукой и состроив веселую гримасу. В конце концов Питер похлопал сына по плечу:

— Привет, малыш Вилли, как дела?

— Дорогой, тебе нужно что-нибудь выпить, — произнесла Мюриэль, обращаясь к Уильяму. — Чего бы ты хотел?

— Привет, па. Спасибо, хорошо. У вас есть пиво?

— Конечно. А что ты будешь?

— Э-э… все равно.

— Но у тебя наверняка имеются какие-то предпочтения. Джин с тоником? Водка?

— А сухой херес есть?

— Боюсь, что нет.

Питер никогда не пил херес и не помнил, когда в последний раз его пила Мюриэль.

— Ну и ладно.

— О чем разговор? Всегда рад услужить, — нарочито шутливым тоном сказал Питер. — Как насчет капельки…

— Есть открытое вино?

— Нет, но я могу…

— Не стоит беспокоится.

— Да ладно тебе, мама, выпей стаканчик вина, — предложил Уильям.

— Ну, если ты будешь продолжать в том же духе, — ответила родительница, — мне ничего не остается, кроме как уступить соблазну.

И, конечно, когда Питер вернулся с напитками в гостиную, жены и сына там уже не было: они вышли в сад. Можно было выйти и войти раз шесть, пока Питер нашел чем открыть новый ящик с «Мюскаде», спустился в подвал и принес вино. Питер догнал жену и сына, когда они прогуливались под руку вдоль левой кромки газона; Уильям шел с внутренней стороны, так что, захоти Питер пойти рядом, ему пришлось бы сдвинуть обоих на добрый ярд вправо или шагать прямо по клумбе. Он счел, что при сложившихся обстоятельствах ни то ни другое неприемлемо, и пристроился с другого бока от Мюриэль. В конце сада они не стали меняться местами, просто повернулись кругом, сохраняя прежнее взаимоположение до тех пор, пока не зашли в дом. Во время обеда было то же самое: Мюриэль села во главе стола, рядом с ней — Уильям, Питеру досталось место напротив него по диагонали. Они как раз усаживались, когда в прихожей зазвонил телефон. Питер взял трубку.

На его неприветливое ворчание раздался женский голос: