Старт

Дико оперся подбородком о железные, кое-где уже тронутые ржавчиной прутья ограды. На площадке тренировался всего один человек — стройный длинноногий парнишка, без гольфов, в старомодных сатиновых трусах. Парень посылал мяч из самого дальнего угла площадки, при более сильном ударе мяч летел на другой конец, парень бегом доставал его, быстро возвращался на старое место и снова повторял все сначала — терпеливо, упорно, упоенно… Дико понравилось его лицо — круглое, с мягкими чертами, взгляд сосредоточенный, никого и ничего не видит вокруг кроме мяча… И он когда-то был таким, и он часами мог бросать мяч, десять, сто, тысячу раз из одного и того же дальнего угла, пока совсем не останется сил и пестрые круги не пойдут перед глазами. В этот миг, глядя на парня, Дико остро почувствовал, что в чем-то ошибся… Но когда, в чем? Стало больно, тоска сдавила грудь, еще немного, и он расплачется, прямо здесь, на улице… Когда же он оступился? Вот он выбрал путь, было трудно, но радостно, а потом… потом он будто отклонился и пошел по другому пути, тут он тоже многое получил, но все-таки это был другой путь, не его, не настоящий…

Мяч скользнул по площадке и откатился к ограде, где стоял Дико. Парнишка подошел, поднял мяч и выпрямился. Взгляды их встретились. Дико будто увидел себя в далекие годы — красный, растрепанный, с пересохшими, потрескавшимися губами — и грустно улыбнулся прошлому. Парень смутился и тоже улыбнулся. И по тому, с какой страстью он снова набросился на мяч, с какой силой выдал серию сложных и замысловатых ударов. Дико догадался, что парень узнал его и играет для него… Дико вдруг страстно захотелось войти на площадку и сказать парнишке что-нибудь ободряющее, дружески похлопать по плечу. Но он не сделал этого. Внезапная мысль озарила сознание: «Да, да, именно так! Я верну все за месяц-два! Они думают, что я уже ничего не могу, а я, в сущности, не тренировался как следует уже больше двух лет…

Дико еще раз улыбнулся парню — на этот раз улыбка вышла светлая, открытая — и, совершенно позабыв о своей горделивой походке, почти бегом отправился домой…

Старик еще не вернулся. Дико решил не медлить ни минуты, но, когда он клал сумку с экипировкой в нижний ящик шкафа, взгляд его невольно упал на медали в серванте, они будто поддразнивали его: «Эй, ты, генерал в отставке!»

Произошло нечто непонятное: Дико, который так гордился своей комнатой, вдруг окинул ее новым взглядом — и увидел совершенно в ином свете. Эти флажки на стенках, эти серебряные кубки, бархатный коврик со львами, который он привез из Египта, пестрые шторы из Праги, белый кнопочный телефон на тумбочке — рисовка и дурной вкус — неужели это могло ему нравиться?..

Кнопочный телефон! Как дорого он стоил еще несколько лет назад… Девушки прямо ахали от восторга. Дико гасил все лампы, и кнопки телефона с цифрами загорались бледным фосфоресцирующим сиянием. А шарж польского художника Венцковского? Дико нарисован с мячом в одной руке, другая прижимает к груди очаровательную женскую головку. Но самым потрясающим было освещение — одним нажатием клавиша Дико мог залить комнату мягким красноватым светом, второй клавиш погружал все в розовое море, третий поражал сиренево-голубой таинственностью… Над всеми этими фокусами потрудился бывший соученик Дико — верзила, которого Дико долго водил за нос, обещая сделать баскетболистом.

Но пора начинать новую жизнь. Что бы вынести отсюда? Больше всего раздражают спортивные атрибуты. Надо начать с альбома. Дико взял тяжелый альбом в красном бархатном переплете и перенес его в комнату отца — Старик наверняка будет рад…

Диковы занимали квартиру из двух комнат, холла, кухни и ванной. Когда Дико стал получать приличные деньги, то предложил отцу откладывать пенсию. Старик обиделся: достаточно того, что они питаются на деньги Дико, а за все остальное он будет платить сам.

С годами Старик стал настоящим гурманом, полюбил хорошую еду и научился прекрасно готовить самые разнообразные блюда. Когда они садились за стол, Старик с беспокойным ожиданием смотрел на сына — жаждал оценки своего очередного изобретения, и Дико считал своим долгом польстить отцу и рассыпался в комплиментах его поварскому таланту. Только после этого начиналась трапеза, во время которой они сообщали друг другу газетные новости и личные планы на день.

Но в последнее время все как-то изменилось. Дико все больше молчал, думая о своем, все реже рассказывал о тренировках и команде, а порой забывал даже оставлять деньги на хозяйство. И тогда Старик — ему было стыдно просить денег у сына — выкраивал на еду из своей пенсии, а на столе появлялись более чем скромные, хотя по-прежнему вкусные, блюда. Иногда Дико вспоминал о деньгах, спохватывался и выкладывал все, что у него было. Старик аккуратно отсчитывал положенное, остальное возвращал сыну, тот машинально клал деньги в карман, снова думая о чем-то своем…