Этим двоим легко. Они любят друг друга. Им и горы по колено!
А позади — Андро, с еще более обострившимся вниманием впитывает он каждое движение влюбленных. Жадными глотками впивает двойной силуэт. И еще сильнее распаляется жаждой.
Насмешник выжидает, пока все мы пройдем, и становится последним. Он, едва переведя дыхание, уже пытается острить. Но мы не можем расслышать.
Однако Даре все хочется знать.
— Что? — кричит она. — Рация отказала?!
— Деян блистает своим отсутствием! — громче повторяет Насмешник.
Что это с нами? Рядом, впереди, позади, вокруг — всюду Деян, это он настигает нас словами, некогда брошенными вскользь, мимоходом:
— На планы и отчеты тратится больше сил, чем на само исполнение задачи. Происходит замена: средства замещают цель. Человек растворяется в планах, путается в сетях бесчисленных графиков, разогревается так долго, что успевает сгореть…
— Ну уж ты-то не разогреваешься! Из-за какого-то баланса не прийти! — мысленно обращается к нему Дара.
— Может, из-за чего-то другого, что важнее всего! — отвечает ей Деян в ее предположениях.
А Насмешник про себя возражает Деяну:
— Замещение… А здесь нет ли замещения? От умничанья чрезмерного! — Он вертит пальцем у лба. Никто его не видит. Он шагает в хвосте и разговаривает сам с собой.
Асен далеко от Насмешника, но по какой-то странной телепатической связи его настигает та же мысль в чуть ином варианте:
— Чрезмерное политиканство приводит к аполитичности!
Впереди идущий задает всей группе свой ритм.
Изнуренные, мы почти вопреки своему желанию вовлекаемся в этот энергичный ритм.
Откуда черпает свою энергию Горазд?
Мысли его далеки от снега, он думает о чем-то куда более тяжком. Мыслит образами, живыми картинами.
Шаг… и Зорка во всех ее обликах, которые я уже знаю и которые все ускользают от меня.
Другой… Андро, у него обличье одно, преследующее меня страшным влюбленным взглядом, от него ничего не ускользает!
Третий шаг… я сам между двоими в образе, которого еще не знаю.
И снова шаг… любит меня Зорка или все не может забыть того, другого?
Второй шаг… Андро смотрит мне в спину, будто ножом режет! Отнимет он ее у меня, снова вернет себе?
Третий шаг… достоин ли я того, чтобы заменить Андро в ее сердце?
И четвертый шаг, самый трудный… Иногда мне кажется, ей чего-то не хватает во мне. Готов ли я уступить ее тому, другому?
И словно бы для того, чтобы вновь испытать его силу, на долю Горазда приходится самый трудный участок пути. Самая крутизна! Теперь или никогда. Мысленно Горазд заводит с Зоркой тот разговор, который все не смеет завести вслух… В гору, в гору!..
Двое шагают друг за другом.
Может быть, мы всю жизнь будем идти вот так? Бережно обниму ее хрупкие плечи — не сломать бы! — и, не спеша, начну:
— Ты заметила?
Она вздрагивает, я чувствую.
— Что-то плохое? Я по твоему голосу догадалась!
Как сказать? Нет, не могу! Но должен!
— Я знаю, ты заметила…
— Что? Я ничего не замечаю! — Она совсем растерялась.
Нет, все же не скажу.
— Ничего…
— Что-то случилось? Скажи!..
И зачем я только начал? Не надо было.
— Пасмурно становится…
— Нет, ты другое мне хочешь сказать! Хуже плохой погоды! Скажи!
— Нет пути назад. Надо все сказать до конца!
— Андро все время следит за нами.
Замерла. Спешит возразить:
— Тебе кажется! Это все давно прошло!
Но я уже не могу остановиться:
— Он все еще любит тебя.
Вся она — один звенящий трепет:
— Еще! Он не способен любить!
Я не узнаю своего голоса, настороженного, горячего:
— Но способен страдать!
Взглядываю на нее украдкой: не испытывает ли она сострадания к нему или — еще страшнее — к самой себе?
Зорка поднимает голову, ресницы побелели от инея:
— Почему ты так думаешь?
В голосе ее растерянность. Теряюсь и я.
— На его месте я бы страдал.
Нет, не стану заводить такого разговора.
Горазд, охваченный страстью, вспарывает снег. Взгляд третьего, устремленный на них двоих, источает любовь, любовь передается им, увеличивая их взаимность.
Трое словно бы вовлечены в сильное магнитное поле и не могут освободиться. Излучения скрещиваются и в каждом вспыхивает втройне усиленная влюбленность.
Шаг в шаг. Перед каждым из нас ограниченный горизонт: спина впереди идущего. Очерк выдающихся вперед плеч, чуть согнутых под тяжестью рюкзака, — так выглядит со спины каждый из нас. Должен выглядеть.
Шаги того, кто пробивает первопуток, — наше направление.
Отклоняться нельзя.
Чужая спина закрывает вершины гор вдали.
Горы подменены этим живым горбящимся темным холмом, четко вырисовывающимся на сером небе. Равномерное движение напоминает неподвижность.
Остановка. Мы словно бы расслабляемся.
Поднимаем глаза. Кто-то откидывает отсыревший капюшон.
И вдруг открываем, как высоко мы уже поднялись.
И как только смогли добраться до этих ледяных башен?
И чтобы увериться, что мы и вправду на такой немыслимой высоте, склоняемся вниз. Вон они, наши следы, вьются в теряются в белых колодцах оврагов.