Старт

Насмешник прячет наушники и микрофон:

— Что они могут ответить? «Все идет нормально! Доброго пути!» Пошли теперь! Все согласовано!

Предчувствие одного передается всем

— Что-то мне вчера дурной сон приснился! — раздается нарочито беспечный голос Суеверного.

Горазд тотчас хочет показать свое презрение к предрассудкам:

— Лучше уж молчи! Не то вернуться придется!

Но Поэт уже весь — трепетное внимание.

— Что за сон? — Он всегда обо всем готов выспрашивать.

Последние в цепочке навострили уши. В прозрачном стеклянном воздухе голоса звучат неожиданно звонко.

— Деян мои ботинки спрятал, не отпускает меня. — Суеверный все еще переживает свой сон. — Я ищу, ищу, ругаю его. И в конце, чтобы не запоздать, отправляюсь босиком…

— Ну и как? Дошел босиком до Памира? — прерывает Насмешник.

Памир… Крыша мира. Мы до боли тоскуем по нему. Памир!.. Это название — наш символ, наше заклятие. В нем — все, пока несбывшиеся надежды, стремления, в нем — наши разочарования…

«Никакая человеческая группа не может обойтись без своего Памира, который сплачивает и возносит в облака», — это Асен рассуждает про себя.

А Суеверный с преувеличенной беспечностью добавляет:

— Вы только не подумайте, будто я верю в сны!

— Гляди-ка, ведь ты тринадцатый в цепочке! — поддразнивает его Димо.

— Чушь! — Но все же Суеверный глазами пересчитывает идущих. — Это ты тринадцатый! — Он оборачивается к идущему позади Димо. — Давай поменяемся! Для меня «тринадцать» — везучее число!

Димо пренебрежительно пожимает плечами. Они меняются. Так Суеверный борется со своими страхами.

Но почему-то мы невольно вздрагиваем. Какие еще последствия будет иметь эта ребяческая игра в перемену мест?

И что только не приходит в голову людям, часами поднимающимся в гору среди снежной белизны!

— А мне вот сны не снятся, — замечает Поэт.

— Это потому, что поэты должны страдать бессонницей, — напоминает радист.

— Все же некоторые сны сбываются, — роняет мимоходом Суеверный.

— Мистика тебя пьянит, как водка-мастика! — каламбурит Насмешник.

— А ты, философ? — Оператор спрашивает нарочно, чтобы Асен обернулся и можно было бы его потихоньку заснять.

— Суеверия есть суеверия! — начинает компетентный Асен. — Все отгадчики снов немного смешны. Даже сам Фрейд становится наивным, когда доходит до снов — начинает пользоваться элементарной символикой.

— Но все же, почему снятся сны? — вновь спрашивает Поэт.

— А почему люди просыпаются? — откликнулась Дара.

— Сны суть останки сознания в подсознании… — продолжает Асен.

— Этакая корзинка для бумаг! — вставляет Насмешник.

— Но ведь эти останки прекраснее, чем… — воскликнула было Дара.

Но тут их прерывает вожак:

— Темп! Темп! Хватит болтовни!

— Темп!

— Темп!

— Темп! — звучит по цепочке.

Наша группа такая сплоченная, что мы уже не можем друг без друга, хотя и препираемся частенько. Мы привыкли согласовывать свой шаг, но не слова. Часто наши слова просто реакция на невозможность серьезной ссоры. Странное существо это МЫ, неуязвимое снаружи и такое хрупкое изнутри. Все мы инстинктивно ощущаем это. И поскольку мы хотим оставаться, любой ценой оставаться этим самым МЫ, приходится беречь себя от самих себя. Мы позволяем себе открытые столкновения, но не укусы исподтишка.

И хорошо, что где-то далеко высится Памир и, сам того не зная, сплачивает нас под своей необъятно высокой кровлей.

Деяна нет, но все равно он как бы сохраняет свое место в нашей цепочке. Между вторым и третьим — вот оно, его место. Вожак Найден привычно оборачивается туда и взглядом невольно ищет поддержки и совета. Кажется, что Деян еще может нас догнать по означенным им самим знакам и занять это свое место. Он очень нужен нам. А ведь пока он был с нами, мы посмеивались над ним, как над самым старшим, — мол, старик!

Никифор, который сейчас идет последним, который раньше всех уверился в том, что Деян не придет, внезапно оглядывается на вьющиеся книзу следы — не появится ли наш припоздавший друг?

— Видимость слабая! — констатирует Никифор.

Беспредельное пространство белизны кажется нам еще более пустынным. Нет, не спешит по нашим следам сухощавый Деян.

И внезапный озноб пробегает от этого белого свечения снега, такого холодного и бесплодного свечения, похожего на прикосновение чьей-то бесплотной ладони, руки того, кого нет.

Деян не придет. Никифор бегом нагоняет группу, точно соблюдая расстояние между собой и впереди идущим. Но впереди идущий не желает соблюдать правила. Это Дара. Она все отклоняется от проторенной стежки, все не может заставить себя замолчать:

— Никифор, ну как ты думаешь…

— Ничего я не думаю! — отрезает Никифор. — Думаю об исполнении поставленной задачи! — Он вынимает из верхнего кармана блокнот, в который на ходу педантично вписывает данные о времени, скорости, направлении. На поясе у него прикреплен шагомер. Он поглядывает то на шагомер, то на часы и про себя высчитывает, высчитывает…

— Не говори! И ты об этом думаешь! И все! Я даже могу угадать точно, что каждый думает!

Дара вглядывается вперед, будто хочет прочитать мысли вожака, а тот сосредоточенно прокладывает первопуток.