Медленно, нехотя ступает он по песку. Приближается, еще более отдалившийся. Она обнимает его за шею. Волосы ее потоком проливаются на его плечи. Шепот ее такой глубокий, такой теплый:
— Я люблю тебя!
Но он по-прежнему неприступен.
— Это не желание и не приказ! — произносит он.
— Я приказала тебе подойти и услышать! — задыхается ее шепчущий голос.
Волосы ее добиваются того, чего не могут добиться слова.
Далекий пароходный гудок возвращает их к реальности. Они бегут на станцию. И тут на пути возникает провинциальная, милая, как далекий привет из детства их родителей, кондитерская.
Только теперь они вспоминают о цели своего путешествия. Со смехом врываются внутрь. Почти на ходу съедают по порции мороженого.
— Ну как? — спрашивает он.
— Прелесть! — откликается девушка. — В жизни такого не ела!
Это самое обыкновенное сливочное, подкрашенное розовым сиропом мороженое. Но оно подарило им такое необыкновенное путешествие.
Они бросаются на станцию. Волосы ее летят следом.
«Больше никакой игры в рабов!» — клянутся оба про себя.
В поезде у них довольно времени для того, чтобы досыта насмеяться.
Еще не успели увидеться, а уже расстаются.
Облачно. Глаза ее, как звезды, озаряют его последний вечер. И в то же время омрачают.
Слезы. Он не знает, что делать.
— Почему ты плачешь? — спрашивает он у ее волос, скрывших лицо.
Самый беспомощный мужской вопрос.
— Боюсь за тебя!
То же самое, таким же голосом произносит его мать. Неужели всю жизнь идешь к своей любви, чтобы снова прийти к матери?
— Ничего страшного! — Ему кажется, что он успокаивает их обеих.
— Ты не любишь меня! Не жалеешь! Бросаешь! У меня ничего нет, кроме тебя!
Начинается! Вот что его ждет! Те же обвинения, от которых он сбежал из дому!
— Ты у меня единственный! — всхлипывает Снежа.
Единственный сын. Единственный любимый. Услышав слово «единственный», он ощущает петлю на шее.
Он испытывает неловкость, словно гладит прежние черные волосы матери.
— Когда?… — спрашивает она в промежутке между двумя всхлипами.
— Что когда? — Ее многозначительный тон заставляет его недоумевать.
Ее молчание тревожит его.
— Когда мы поженимся? — наконец прошептала она.
Должен ли он утешить ее обещанием женитьбы? Он еще так молод. На свете еще столько непокоренных вершин, невиданных просторов. И как можно жениться на собственной матери? Как решиться?
Что его ждет? Простор на телеэкране. Путешествие из спальни в кухню. Споры. Бренчание ножей и вилок. Молчание. И это еще в лучшем случае.
Он виновато высвобождается из юных объятий своей матери.
Беги от любви. Беги от игры в рабов.
Чтобы стать по-настоящему совершеннолетним, надо быть свободным.
Но и те, что окружают тебя, должны созреть для твоей свободы: мать, любимая, друзья. Мать все еще думает, что ты маленький, что тебе нужна опека. И всегда так будет думать, даже если доживет до твоей старости. Старость не освободит тебя от ее опеки. И твоя девушка с тем же материнским инстинктом хочет подчинить тебя своей нежной заботливости.
Где спасение?
Только друзья считают тебя равным. Только среди них ты чувствуешь себя совершеннолетним, даже среди озорства и насмешек.
Скорее к друзьям!
Скорее к зрелости!
В зрелости — свобода!
Проницательные. Критичные. Взыскательные.
Им нельзя внушить, что ты больше себя самого. Их нельзя обмануть.
МЫ — сборное существо, чувства его обострены многократно.
Мы не принимаем цифрового совершеннолетия. Двадцать один год. Это нам ни о чем не говорит!
Ты должен нас убедить в своем совершеннолетии.
Докажи, что ты уже сложился как дисциплинированная, здоровая, необходимая частица нашей общности.
Не обольщайся, не думай, что твое совершеннолетие — твоя личная заслуга.
Ты становишься совершеннолетним благодаря нам.
Не воображай, будто совершеннолетие означает возвышение над остальными.
Пусть ты самый юный, самый отчаянный, самый нетерпеливый — все равно ты должен сообразовываться с ритмом общего движения.
Более или менее совершеннолетние, мы в группе все равны. У нас нет возраста.
Молодые становятся успокоенными. Старые — омолаживаются. Так образуется средний неизменный возраст. Групповое совершеннолетие.
Оно отлично от индивидуального. Оно требует заботы друг о друге, уступчивости, взаимного перевоспитания.
Хочешь не хочешь — в группе тебя ожидают две возможности:
или ты младший, то есть тобой руководят.
Или старший и руководишь сам.
Выбирай!
Можешь всю жизнь оставаться младшим.
Если ты с самого начала согласен, чтобы тобой руководили, ты останешься спокойным и беззаботным.
Куда тяжелее, когда командуешь ты сам. Ты должен быть постоянно начеку. Ты рискуешь потерять друзей.
И все это останется до конца жизни.
И если вдруг тебе надоест и ты захочешь отказаться, кончится все: и дом, и группа, и сама жизнь.
Там, где нет этого условного деления, царит стихия, слепой случай.
Смири свою гордость.
Если уж вступил в игру — играй.
Бранко ощупью ищет путь, ведущий к совершеннолетию. И его состояние передается как бы через скрытую антенну другому человеку. Мы не знаем, как это назвать, и поэтому зовем поэтической интуицией.