Ехать было еще сутки. Главное — не прошлепать, когда эта татарская зараза проспится с тех трех капель водки, которые в него попали. Я привязал его за ногу навьей веревкой, а второй конец шнура закрепил себе на запястье. Дальше тамбура змееныш никуда не денется.
Глава 6
В поезде было уютно и ничем не пахло. Вахтовики были, как выразилась наша общительная проводница Ольга, «не сегодня». Ее облегченный выдох по этому поводу был слышен, наверное, где-то в Центральной России. Вагон обещал быть полупустым.
Изаму уткнулся в смартфон. Пиратство он оценил несколько неожиданно.
— Это что же, — изумленно смотрел он в мерцающий экран, — мне теперь вообще никогда работать не нужно?
Я вкратце объяснил ему, почему пиратить плохо, но…
— Да, я понял. Работать на штрафы всё равно придется меньше, чем на книги!
Ну, хоть у кого-то жизнь улучшилась прямо заметно. Глядишь, так и от бумажных книг отвыкнет. Двадцать первый век на дворе или что?
Я спал на верхней полке, подогнув ноги. РЖД не горели желанием рассчитывать длину места под мой рост, приходилось выкручиваться так. Закрепленная на запястье веревка натянулась. Я открыл глаза. Было не очень раннее утро.
— И где наш пациент?
— Налакался воды и пошел отливать, — махнула рукой Уэно. — Дикий он какой-то. Я с ним попыталась поговорить, но или мой русский совсем дрянь, или…
— Или его русский совсем дрянь, — подытожил я. — А с ним кто-нибудь пошел?
— Зачем? — Кавагути отклеился от блокнота. — Ты же сам его привязал. Он даже из вагона никуда не денется.
В просвете плацкартного отсека появился татарин. Выглядел он незавидно.
— Что-то ты помятый, Таир, — я протянул ему руку. Он сел напротив и тогда уже ее пожал.
— Да я вообще понятия нэ имею, как здесь оказался, — с его коротких волос капала вода. — Проснулся, башка сэкир, в глаза Тильки пэсок насыпал, ва рту сушняк как на просэке. Кащей, ты што здэсь дэлаэшь? Я тэбя нэ звал, иди нахэр.
Я вкратце рассказал, стараясь сильно не злорадствовать. Мои японцы поминутно оглядывались на разговор, ловя знакомые слова. Уэно сидела на боковом, полностью игнорируя происходящее и читая какую-то очень толстую книгу. Судя по мрачному монаху на обложке, это был Умберто Эко. Отвлекать людей от постмодернизма я считал как минимум опасным.
— Так что, Тугарин, теперь ты едешь с нами, потому что ты сувенир, — подытожил я. — Но наша чудесная Томоко не оставит тебя и как честная девушка обязана выйти за тебя замуж. Не волнуйся, девственником не умрешь.
Недзуми перестал притворяться ветошью и заржал в голос. Я как-то недооценил его прогресс в русском языке.
Таир Тугарин наливался кровью, вены на его висках вспухли.
— И што мнэ нужно сдэлать, чтобы ат вас избавиться? — он рыкнул вполголоса, стараясь не привлекать внимания.
Я развел руками.
— Желание девушки — закон. Она сказала, этот едет со мной. Значит, этот едет. К девушке прилагается веселая компания. А потом в царстве Кощеевом помаячишь немного, с покосом поможешь. Глядишь, трудотерапия тебя чему-нибудь и научит. Манерам там, гражданской сознательности. Раз уж в семье не воспитали.
Он схватил меня за грудки.
— Не-не-не, — я был абсолютно спокоен. — Не я эту кашу заварил.
— Ты знаэшь, кто мой атэц?!
— В том-то и проблема, что знаю. Раз уж начали, а ты знаешь, кто мой?
Тугарин нехотя разжал пальцы.
Тут его озарило.
— Эй, дэвущка! — он обращался к Томоко. Та подняла взгляд. Сувенир ее забавлял.
— Что тебе? — она ответила на русском.
— Зачэм я тебе нужэн?
Томоко с задумчивым видом начала загибать пальцы.
— Один. Ты выглядеть самоуверенно. В моя страна таких мало. Два. Ты хотеть меня увезти. Я решить, что увезти тебя уместно в ответ. Три. Я купить много сувениров для семья и мало сувениров для себя. Это хватит?
Змееныш схватился за голову. До него начало доходить, что он влип. На его лице медленно блуждала какая-то мысль.
— Дэвущка, а чем ты увлэкаешься?
— Боевые искусства, — это было чуть ли не первым словосочетанием, которое Томоко выучила на русском языке.
— Так можэт, мы смахнемся, и ты меня отпустышь?
Томоко недоуменно подняла брови. Я спохватился и перевел. Она расцвела.
— Константин-кун, скажи ему, пожалуйста, что я согласна, но если продует — пусть пеняет на себя.
Я изобразил передаста. Напряженная мысль на лице Тугарина перестала работать.
Ближайшая станция, на которой это можно было провернуть, была через полтора часа. Время прошло в молчании и шелесте страниц.
— Станция Барабинск, стоим тридцать минут. Население мизерное, здесь мы никого не заинтересуем, — я повторил то же для татарина на русском, убедился, что все поняли, и обулся. — Можно идти.
Все нехотя вылезли из книг и последовали моему примеру. Около станции был очень приличного вида парк. Укромный угол нашелся быстро.
— Ну, раз вам двоим нужно выяснить отношения, кто мы такие, чтобы вам мешать? — я прекрасно знал, чем закончится дело, но решил не подливать в ситуацию сарказма. — Сами разберетесь.
Тугарин и Томоко закончили разминаться. Великанша вопросительно посмотрела на меня.