Старовский раскоп

— Я и забыл. Ох уж эта Россия. Обортням пить нельзя. Совсем. Нисколько. Никому. Но если в честь праздничка, да если компания хорошая…

— Думаю, у Гоши компания подобралась. Насколько я знаю, у них вчера был свой сабантуйчик. Всем кланом. На нашем раскопе. Ох, попортят они нам поле. Раньше портили, паразиты, и еще попортят. А нам потом горбаться, разгребай.

— А что, и раньше портили?

Время тянется. Разгваривается через силу. Алина плохо спала последние ночи, нервничала, даже сквозь сон постоянно тянулась по ленте — узнать, порядок ли? Ей ведь только говорили — всё нормально, но пока нельзя… Теперь, узнав, что действительно нормально, захотела перекинуться, свернуться калачиком на коленях Андрея и подремать.

— Почти каждый год… То костры жгли, то какую-то девушку, говорят, чуть не утопили, а то еще всякие призраки шастают. Мне Игорь объяснил уже, что это всё души жертв Саат. А всё равно жутко. Я, наверно, попрошусь теперь на другой раскоп. В Дальний или Райское.

— В Польше тоже есть, что покопать…

Покачала головой. Об этом думать будем потом. Не сегодня, не завтра и даже не через месяц. Отстранилась. А то как бы действительно не заснуть ненароком. Вот будет позорище — навестить заглянула. Поолок у палаты оказался высокий, ровный, два маленьких светильника утоплены в плиты. Стены светлые, шероховатые…

Стук в дверь.

Вздрогнула. Андрей улыбнулся:

— Приемный день, однако. А раньше без стука заходили…

От молодого человека на пороге несло опасностью. Такой, от котоой захотелось вздыбить загривок.

— Привет. Алин, это Валера, мой друг. Он Волк.

***

И первое новогоднее утро ничего не прояснило и ничуть не облегчило жизнь. Решили не пороть горячку, чуть-чуть поостыть, не портить Славке праздник. Отложили серьезный разговор до первого января. Инка не пускает к себе в постель. С того проклятого дня. Ложишься в одиночестве гостиной, на узком диване, дома и не дома одновременно. Чтобы ощутить себя по-настоящему возвратившимся, нужно было вечером лечь в постель положить руку на плечо жене, немного поговорить перед сном, вместе послушать ночь и так постепенно заснуть…

Но Инна гонит и обходит стороной, как зачумленного.

И вот первое января, утро.

Кухня. Потому что в России все самые важные вопросы решаются на кухнях, начиная от стратегии добывания денег на новые ботинки, заканчивая политическим "ну и за кого голосовать?". Вот и сейчас…

— Антон, ты не подумай… Я всё понимаю. Но… убить человека…

— Ингмар всё…

— Да я не про Ингмара! Я про девочку эту…

И нечего сказать. Ну разве объяснишь — до самого последнего момента, до ножа, которым нужно было… До этого самого момента так и не верил, что придется девочку убить. То есть знал, понимал, смирялся — а не верил. Наверно, поэтому отозвалось таким шоком.

— Я понимаю. Я…

Предостерегающий взмах руки.

— Антон, послушай. Я понимаю, что ради Славика. Я ценю такую готовность. И поняла уже, что ты просто берег мне нервы, когда молчал. Но… как нам теперь жить дальше? Славка всё видел и всё запомнил, ты не думай. Каждый вечер спрашивает про тётю, которая лежала на камне. Хотел ты ее убить или пошутил? И хорошо ли всё с ней теперь. Ингмара он, слава Саат, не видел.

И опять — нечего сказать.

— Так что…

— Так что? — с надеждой. Может, хоть Инка знает? До чего родная, Господи. Глаза эти ее родниковые, век бы смотреть. Когда разгладились морщинки у губ, а из-под глаз вылиняли синяки, Инна сделалась так хороша, что сердце щемит.

— Не знаю… — говорит шепотом, словно боится кого-то спугнуть. — Я не знаю, как мне жить с… убийцей. Понимаешь? Наверно, нам нужно…

— Разбежаться, я понимаю. Уеду Дальний, там сейчас есть пара свободных мест…

Босо прошлепали по коридору. Шершаво чмокнула дверь в ванную комнату. Минута на обдумывание и прислушивание — всё ли в порядке? Месяцы напряжения приучили бояться каждого шороха. Нет, порядок. Включают-выключают краны, шумит вода, плещется в раковине. Стихает. Сонный встрепанный Славка выходит в коридор, подозрительно разглядывает родителей.

Ничего криминального не находит, мнется на пороге.

— Вы тут что? Завтрак?

— Завтрак. Хочешь есть?

— Нет. Просто пришёл. Там под ёлкой подарки… Это от кого?

— А ты думаешь, от кого?

На славкином лице смятение — борются страстное желание верить в чудо и трезвые подозрения в невозможности этого чуда как факта действительности. Инна сострадательно поджимает губы и великодушно добавляет:

— От нас с папой подарки в зеленой упаковке. Там лежат подарки в зеленой упаковке?

— Н-нет… — подозрения корчатся в муках, чудо робко подымает голову. — Там еще коробка в красной бумаге.

— Значит, от Деда Мороза, — легкомысленно, играючи добивает сомнения Инна и отворачивается, пряча улыбку. Она считает, что нормальный счастливый ребенок просто обязан верить в Деда Мороза и прочие чудеса хотя бы до десяти лет.

— Вау! — взвизгивает сын и галопом уносится в комнаты. Впрочем, возвращается быстро, на ходу раздирая красную обертку. Та шуршит, сопротивляясь, но всё-таки поддается. Под алой фольгой картон коробки. Жадные пальцы лезут под картон…

Душераздирающе-восторженный вопль: