Старосольская повесть. История унтера Иванова. Судьба дворцового гренадера

Но хотя все это шло хорошо и было нужно, однако уже в первый год своего сельского житья Яков особенно пристрастился плотничать. Конечно, немалую роль сыграло тут, что двигался он на деревянной ноге все же не как на своей, оставленной под Варшавой. Поначалу мастерил все самое простое, нужное для своего обихода: полки, лавки, лари, кормушки. А потом помаленьку взялся и за столярные поделки. Сделал стол, табуретки, шкафчик для посуды. Сперва выходило топорно, грубо, неуклюже, но глаз и охота делали каждую следующую вещь лучше и лучше. Появился кой-какой инструмент, на дворе в сарае пристроился верстачок, окруженный горками свежих пахучих стружек. А потом, на третий уж год, глядишь, и соседи стали просить сделать улей, лавку или сундучок. Да еще, окрасив для прочности и щегольства рамы, наличники, двери и полы в новом жилье, начал Яков и малевать свои поделки. Сначала в один тон, а потом завлекся, стал выводить по ним разводы — цветы, травы, птиц и зверей.

В новом доме, между двумя деятельными, согласными между собой людьми, росла Настя. Не мешая играть и бегать с соседними ребятами, Лизавета исподволь приучала ее к домашнему женскому делу. Девочка с каждым годом больше помогала ей в шитье, в ческе шерсти, в уборке по дому, в стряпне, в соленьях, в полке на огороде. Лизавета же выучила Настю читать и писать.

Рано осиротевшая Матвеевна в первой юности лет пять прожила в доме дяди, бездетного консисторского чиновника. Потом дядя помер, вскоре за ним померла и жена его, оставив Лизавете какие-то мелкие деньги, на которые и купила она коз, перебравшись в свой домишко в слободке. Эти годы, проведенные в грамотной и достаточной семье, навсегда остались для Лизаветы золотым сном.

И теперь она старалась воплотить в Настиной жизни все лучшее, о чем когда-то сама мечтала. А вершиной этого лучшего представлялось Лизавете чтение для отдыха занятных и «благородных» книжек, какие были у дяди, о каких он говорил с любовью, вспоминая свое учение в петербургской семинарии.

Поэтому вслед за букварем и лубочными сказками Матвеевна через дьячиху, а потом через самое мать-попадью, которой делала приношения натурой, ухитрялась постоянно доставать разные затрепанные и замасленные книги. В долгие зимние вечера, не жалея сальной свечи — запретной роскоши для других занятий, радостно слушала неустанная рукодельница Лизавета детский голосок, бойко выводивший слово за словом. Так раза по три прочли они стихи Ломоносова и Державина, кровавые и возвышенные трагедии Княжнина, басни Крылова, несколько растрепанных книг «Сына Отечества», какой-то учебник всеобщей географии, указатель съедобных грибов, баллады Жуковского, от которых с неделю обе плохо спали и боялись выходить в сени, и, наконец, надолго очаровавших их «Милославского» и «Рославлева».

Яков порой сомневался, нужно ли этакое занятие его дочери, но в пользу грамотности говорила неколебимая уверенность Матвеевны и то, что книжки идут из поповского дома, да еще, пожалуй, и ему самому занятно бывало послушать чтение. Видел он, что при этом Настя и в хозяйстве не отстает.

Прошло десять лет жизни в Высоком. Егор Герасимович давно был переведен в Старосольск, где в майорском чине состоял помощником начальника округов целого уезда, обзавелся каменным домом, чернобровой экономкой и умел, как говорили, без шуму наживать на казенных делах немалые деньги. Яков и Лизавета изменились мало. Он был все тот же исправный служака, хороший хозяин, красавец и молодец, которым любовалось все село, когда в праздник, навесив на мундир все кресты и медали, шел он в церковь или по начальству, мерно постукивая свежевычерненной и натертой воском деревяшкой. Только в своем магазине для письма стал он надевать на переносье очки да русые бакенбарды подернула заметная седина. Матвеевна осталась все такой же сухой и высокой, только на людях стала медлительнее в движениях, приобрела спокойное достоинство в лице и в походке да побольше говорила теперь — исполнилась сознанием, что нашла место в жизни, уверилась, что нужна двум людям, ставшим для нее всем. А Настя?.. Настя, которой подходило к восемнадцати годам, расцвела так, что и описать не берусь. Впрочем, я уже пытался это сделать, когда рассказывал про портрет девушки в голубом шугае у отворенного окна. Ведь это была она.

6

Шел 1843 год. Этой весной половодье снесло мост на большой реке в трех верстах от Высокого. А по нему постоянно ездила почта, двигались казенные обозы и ежегодно проходили в лагерь и обратно квартировавшие недалеко конница и артиллерия. Летом приезжало начальство из Старосольска осматривать повреждения, потом инженеры из Новгорода тоже смотрели, обмеряли, вертелись по реке в лодках, пробуя шестами дно, ездили в лес, копали песок. Положено было капитально перестроить мост, сильно подняв против прежнего его полотно, и с осени начать возку на берег камня и бревен.