Стархэвен

Он осознает, что простоял у окна более часа. Он идет к лестнице и сбегает по ней на свой собственный этаж. Мэттерн и Мэймлон спят, лежа рядышком. Сигмунд сбрасывает одежду и присоединяется к лежащим на постели. Он все еще чувствует раздвоение и расстройство. В конце концов он тоже засыпает.

Религия утешает. Сигмунду следует посетить благословителя. Церковь расположена на 770–м этаже — маленькая комната в торговой галерее, украшенная символами плодородия и светящимися инкрустациями. Войдя в нее, он чувствует себя как чужак. Раньше его никогда не вдохновляла никакая религия. Прадед его матери был христианином, но все в семье считали, что это было следствием старомодных инстинктов старика. Древние религии имели мало последователей, и даже культ божьего благословения, официально поддерживаемый Луиссвиллсм, не мог претендовать более чем на треть взрослого населения здания, согласно последним диаграммам, которые видел Сигмунд. Хотя, возможно, впоследствии произошли изменения.

— Благослови тебя Бог, — произносит благословитель, — о чем скорбит твоя душа?

Благословитель — полный, гладкокожий человек с круглым благодушным лицом и плотоядно поблескивающими глазами. Ему около сорока лет. Что он знает о скорби душевной?

— Я не могу найти себе покоя, — отвечает Сигмунд. — Я как будто раскупорен. Все утратило свое значение, и душа моя пуста.

— А–а. Душевная мука, распад, истощение личности. Знакомые недуги, сын мой. Сколько вам лет?

— Минуло пятнадцать.

— Служебное положение?

— Шанхаец, продвигающийся в Луиссвилль. Вы, наверное, знаете меня. Я — Сигмунд Клавср.

Благословитель поджимает губы. Глаза сами собой прикрываются. Он поигрывает эмблемами священника на вороте своей туники. Да, он слышал о Сигмунде.

— Вы удовлетворены женитьбой? — спрашивает он.

— У меня самая благословенная жена, какую только можно вообразить.

— Дети?

— Мальчик и девочка. В следующем году у нас будет вторая девочка.

— Друзья?

— Достаточное количество, — отвечает Сигмунд. — А еще меня мучает ощущение гниения. Иногда вся кожа зудит. Слои гнили плывут по зданию и окутывают меня. Что со мной происходит?

— Иногда, — говорит благословитель, — те, кто живет в гонадах, испытывают так называемый кризис духовного ограничения. Границы нашего, так сказать, мира, нашего здания кажутся слишком узкими. Наши внутренние возможности становятся недостаточными. Мы мучительно разочаровываемся в тех, кого сегодня любили и кем восхищались. Результат такого кризиса часто неистов, он дает начало феномену бунта. Некоторые, случается, покидают гонаду для новой жизни в коммунах, что конечно же является формой самоубийства, поскольку мы не можем приспособиться к этой грубой среде. Те же, кто не становятся бунтарями и не отделяют себя психически от гонады, уходят от действительности в себя, сжимаясь при столкновениях с близнаходящимися в их психическом пространстве индивидуальностями. Вам это что–нибудь объясняет? — и поскольку Сигмунд не очень уверенно кивает, он продолжает: — Среди вождей этого здания, административного класса, среди тех, кто был вознесен наверх благословенным назначением служить своим согражданам, этот процесс особенно болезнен, так как вызывается коллапсом ценностей и утратой целеустремленности. Но этому легко помочь.

— Легко?

— Я вас уверяю!

— Но как?

— Мы сделаем это сразу же, и вы уйдете отсюда здоровым и цельным, Сигмунд. Путь к здоровью лежит через родство с Богом; видите ли, сущность Бога заключается в нашем представлении о собирательной силе, дающей целостность всему миру. И я покажу вам Бога.

— Вы покажете мне Бога? — непонимающе повторяет Сигмунд.

— Да, да! — благословитель суетливо притемняет церковь, выключает огни и скрывается в темноте.

Из пола вырастает чашеобразное плетеное кресло, и Сигмунда мягко подталкивают к нему. Он лежит в нем, глядя вверх. Он видит, как потолок церкви превращается в широкий экран. В его стекловидных зеленоватых глубинах возникает изображение небес, словно песком усыпанных звездами. Миллиард миллиардов световых точек. Из скрытых динамиков льется музыка; плещущие всхлипы космического оркестра. Он различает магические звуки космотрона, темные приглушенные кометарфы, бурные пассы орбитакса. Затем все инструменты сливаются вместе. Наверное, это играет Диллон Кримс со своими коллегами, его собеседник в ту печальную ночь.

Недра воспринимаемого поля над головой углубляются; Сигмунд видит оранжевое сияние Марса, жемчужный блеск Юпитера. Итак, Бог — это светотеатр плюс космический оркестр. Как мелко. Как пусто!

Благословитсль поясняет, перекрывая своим голосом звуки музыки:

— То, что вы видите, — прямая передача с тысячного этажа. Это небо над нашей гонадой в данный момент. Вглядитесь в черный мрак ночи! Впитайте прохладный свет звезд! Откройтесь необъятности! То, что вы видите, — Бог. То, что вы видите, — Бог!

— Где?

— Везде. Он вездесущий и всетерпимый.

— Я не вижу.