Стархэвен

Спустя несколько минут машина приземляется. Они выталкивают его на голое красновато–коричневое поле, на краю которого он видит низкие кирпичные здания с плоскими крышами, странные тупорылые серые экипажи, несколько многоруких сельскохозяйственных машин и несколько дюжин мужчин и женщин в красных набедренных повязках. Детей не видно. Наверное, они в школе, хотя уже давно за полдень. Люди смотрят на Майкла и переговариваются между собой. Речь невразумительная, резкая. Слышен смех. Майкл несколько напуган, не столько возможной опасностью, сколько необычностью всего происходящего. Он понимает, что это и есть сельскохозяйственная коммуна.

Вся его дневная прогулка была лишь прелюдией к переходу из одного мира в другой.

Пленившие его мужчина и женщина ведут его через поле и толпу народа и вталкивают в одно из расположенных рядом зданий. Фермеры ощупывают его одежду, трогают его голые руки и лицо, изумленно перешептываются, будто он — марсианин.

Здание плохо освещено, построено грубо, с кривыми стенами, низкими потолками и покоробленными полами из бледной, будто в оспинах, пластмассы. Его заталкивают в пустую, унылого вида комнату с кислым запахом. Чем это пахнет? Рвотными массами?

Прежде чем уйти, женщина жестами указывает на умывальный таз из какого–то белого искусственного вещества со структурой гладкого камня, местами пожелтевшего и потрескавшегося. Спальной платформы здесь нет, очевидно, у одной из стен свалена груда смятых одеял. Душа нет. Для экскрементов имеется очень простой агрегат — пластмассовая воронка, уходящая в пол, и педаль для сброса. Очевидно, это и для мочи, и для кала. Древность и простота устройства подсказывают ему, что у них нет нужды в замкнутом цикле переработки отходов и в их круговороте. В комнате нет источника искусственного света. Последний слабый свет уходящего дня струится сквозь единственное окно. Оно выходит на площадь, где все еще толпятся фермеры, по–видимому, обсуждающие происшествие. Он видит, как они кивают головами, указывая на его окно пальцами. Окно заделано металлическими прутьями, слишком близко поставленными друг к другу, чтобы протиснуться сквозь них. Значит, это тюремная камера. Он дергает дверь — она заперта. Не скажешь, что его встретили здесь дружественно. Если так будет продолжаться, он не достигнет морского побережья никогда.

— Послушайте, — обращается он к людям на площади. — Я не хочу вам зла! Вам незачем запирать меня!

Они смеются. Двое молодых мужчин прохаживаются у окна и глазеют на него. Один из них подносит руку ко рту и усердно наполняет ладонь слюной; когда это сделано, он предлагает ладонь своему приятелю, который своей рукой выдавливает слюну. Оба корчатся от дикого смеха. Майкл озадаченно наблюдает за ними. Он слыхал о диких нравах в коммунах, о примитивных варварских обычаях. Молодые мужчины говорят ему что–то презрительное и уходят. Их место у окна занимает девушка, как он предполагает, лет пятнадцати или шестнадцати. Груди у нее большие и загорелые, между ними висит амулет в виде мужского полового органа. Она так поглаживает амулет, что он принимает это за похотливое приглашение.

— Я бы полюбил тебя, — говорит он, — если бы только ты вызволила меня отсюда.

Он просовывает руку сквозь прутья, намереваясь погладить ее. Она отпрыгивает назад и делает непристойный жест, тыча в него левой рукой с четырьмя пальцами, нацеленными в его лицо, и прижатым большим пальцем. Явная непристойность.

Как только она уходит, приходят поглазеть несколько людей постарше. Женщина покачивает подбородком в медленном, равномерном, очевидно, полном какого–то смысла ритме; иссушенный мужчина степенно прижимает ее левую ладонь к своему локтю — три раза; другой мужчина нагибается, касается руками земли и встает, поднимая их высоко над головой, возможно, представляя пантомимой рост очень высоких растений, а возможно, здание гонады. Как бы то ни было, он разрешается пронзительным смехом и отступает.

Близится ночь. В сумерках Майкл видит непрерывную череду приземляющихся на площади посевообрызгивающих машин. Они словно птицы, возвращающиеся в гнезда при заходе солнца. Крупно вышагивая, из полей приходят дюжины многоногих самодвижущихся сельскохозяйственных агрегатов. Зрители исчезают; Майкл видит, как они входят в другие здания на площади. Несмотря на неопределенность своего положения, Майкл захвачен всем увиденным: эти люди живут так близко от земли, почти весь долгий день ходят под палящим солнцем, ничего не знают о наполненных техническими чудесами гонадах.

Вооруженная девушка приносит ему обед; оставив дверь открытой, она входит и ставит поднос; затем выходит, не сказав ни слова.

Вареные овощи, прозрачный бульон, неизвестные ему красные фрукты, холодное вино. Фрукты помятые и перезрелые, но все остальное великолепно. Он жадно ест, очищая поднос. Затем снова подходит к окну. Середина площади пуста, но на дальнем ее конце восемь или десять мужчин, очевидно, дежурная обслуживающая смена, что–то делают у сельскохозяйственных машин при свете трех летающих светящихся шаров.