Старинные рассказы. Собрание сочинений. Том 2

Изучившим отечественную словесность отлично ведомо, что хотя сатирические журналы и преследовали галломанию беспощадными насмешками, преимущественно бичуя щегольство и мотовство, но без французского языка в высшем свете обходиться было невозможно, русский же был в большом пренебрежении. По этой причине дурное французское произношение не могло не причинять молодому человеку постоянных неприятностей, вызывая насмешки и даже издевательства приятелей. Будучи стол же обидчив, сколь и храбр, Петенька не переносил нахальных оскорблений и даже однажды вызвал обидчика на дуэль, лишив его трех пальцев правой руки и снискав уважение однополчан. Однако постоянная его раздражительность вызвала отчуждение товарищей и привела к тому, что, недолго пробыв в Петербурге, он решил переселиться на жительство и службу в Москву, предполагая первопрестольную столицу более русской и менее требовательной по части правильного развития носовых хрящей.

Увы! — надежды, столь часто нас обманывающие! И кто остановит занесенную руку судьбы, когда она готовит удар нашей чувствительности!

* * *

Прекрасный вторничный бал в Московском Дворянском собрании. Прелестные личики девиц и статные талии молодых щеголей и петиметров[112]. Чье воображение представит себе богатость и пестроту нарядов, предписанных французскими и аглицкими модами, среди которых, по простоте московской, встречаются и смешные остатки старины? И правда, попадаются еще и кокошник с перепелами, и бархатная шапочка корабликом, и чепец-бармотик, и прочие отзвуки обывательской бономи и симилибито. Но все же лучшая публика одета по моде, штатские мужчины — в суконные фраки разных цветов, с длинным лифом и стальными пуговицами, с косынками из лино, батисту или кисеи, в жилетах, шитых по канифасу разными шелками, с прической в три букли на стороне, одна возле другой, и широкий алавержет; девицы и дамы в платьях из объерей, двойных тафт и французских материй, шитых шелками и каменьями, рукава одинакового цвета с юбкой, по корсету пояса, на шеях околки или косынки на вздержке, на груди закладка из флеру[113], голова причесана буклями, большими и малыми, виски отобраны и подрезаны наравне с ушами, на волосах ленты и перья, у иных целые гирлянды из цветов, по приличию к цвету платья. Да разве все опишешь! Опытный взгляд заметил бы и последнюю новинку: мужские шелковые половинчатые чулки, до половины икры — томного цвета, а от икры до колена — белые; у иных же чулки с только появившейся стрелкой!

Но не опытный, а только жадный взгляд молодого приезжего офицера сразу заметил черноглазую девушку в весьма привлекательной робе по фантазии на манер молочницы и с длинными буклями в розовых лепестках. Она казалась одною из тех, которые

…в простом наряде
Умеют дух пленять,
В приятном, скромном взгляде
Всю прелесть сохранять.

И правда, была юна и прелестна, взор же ее ласкал, хотя мог и обжечь мимо пролетавшего мотылька.

Подойдя к знакомому, Петенька якобы равнодушно осведомился:

— Кто эта черноглазая девушка, танцующая в третьей паре?

— Это Темира, — отвечал знакомый, — прекрасная и любезная девушка, от которой не у тебя одного кружится голова.

— Темира? Значит, она иностранка?

— Ничего не бывало, русская.

И знакомый пояснил ему, что, будучи при святом крещении, в угоду бабке, названа грубым именем Татьяна, она была вынуждена просить, чтобы ее называли Темирой.

Они познакомились — и мотылек опалил крылья. Он убедился, что не противен девушке. В контрдансе они больше говорили глазами, а все нужное он изъяснял ей шепотом, хотя и по-французски, но не выдав прискорбного затвердения своих носовых хрящей.

Она представила его своему отцу, человеку старинного покроя, говорившему только по-русски. В этот первый вечер они много танцевали вместе, и ей было не в чем упрекнуть его, отлично изучившего, каким образом должно в менуэте ставить тело и производить разные положения ногами, как украшать танец шагами «балансе» и «грав», как во время танца держать руку, отводить плечи в разные стороны и употреблять обороты головы. И когда в этом танце ему приходилось в три меры подавать своей даме обе руки и чувствовать на ладонях нежность ее пальчиков, он видел впереди себя, на всем протяжении жизни предстоявшей, только молодость, счастье и неописуемые наслаждения.

Он стал частым гостем ее семьи и был рад, что разговор всегда шел по-русски, так как беседа наедине не могла быть допустимой. Когда же, почувствовав ее будущий ответ, он сообщил ее отцу о своей надежде вступить в супружество, его предложение было принято, и он сделался счастливым женихом.

Час их соединения был назначен, и невеста устроила девишник. Были танцы, и были игры, и все было прекрасно, пока кто-то не предложил играть в фанты, а именно в остроумную французскую игру «Корбийон».

Играют в нее так: все по очереди выкликают по-французски:

— Je vous vends mon corbillon; qu’y met-on[114].

И нужно ответить на это находчиво и в рифму.