Старинные рассказы. Собрание сочинений. Том 2

И Кузька-бог доказал, что его угроза — не на ветер. Скоро довелось защищать новую веру. Слухи о мордовских служениях распространялись. Духовенство отметило, что мордва отходит от церкви, а губернское начальство обеспокоилось, что население перестало пить водку. Правда, Кузька-бог был к тому времени уже достаточно могуч и богат, чтобы задобрить духовенство и «вином до положения», и золотыми монетами; теми же средствами его помощники умело утихомиривали наезжавших чиновников, и местопребывание мордовского бога оставалось неизвестным высоким властям. Но великого Кузьку погубила его страстишка: он привязался к одной из своих послушниц, которая, не смея не уступать Кузьке, втайне любила Пахомку-сиротинку. Пахомка оказался предателем и выдал место тайных богослужений. И Пахомка, и Афросинья были жестоко наказаны: парня, как теленка, разорвали дубками, а девка от ужаса сошла с ума и утопилась в колодце.

Рабы любят кровавые расправы, — и слава Кузьки-бога, мордовского диктатора, возросла еще больше. Теперь он крестил младенцев, венчал браки, отпевал покойников и был для окружной мордвы единственной властью религиозной и политической. Губернских чиновных лазутчиков угощали дубинками, а иные с поисков так и не возвращались. А когда за Кузькой-богом был послан исправник с отрядом понятых человек в пятьсот, мордва завалила лесные дороги, разрушила мосты через речки и ручьи, а сам исправник кончил плохо: он разделил судьбу теленка и Пахомки-сиротинки. Кусками исправника удобрили соседнее болото. Кузька-бог остался невредим, — но дни его владычества были уже сочтены.

Новый исправник пошел на Кузьку с целым войском. Колья, вилы и косы против ружей оказались недействительными, а мосты были починены солдатами. Ружейным залпом смыло первый заградительный отряд мордвы — и сопротивление потеряло силу. Все же не без труда добрались солдаты до священной Кузькиной поляны, которую заслонила последняя толпа защитников. Новым и последним залпом и здесь была расчищена дорога. Добрались до избы, — но Кузьки в ней не оказалось. Апостол Григорий, по фамилии Бакулин, отказался выдать местопребывание Кузьки. Разобрали избу по бревнышкам, нашли подземный ход и в конце его — последнее Кузькино убежище: темный, сырой земляной угол, в котором, сжавшись в комочек и дрожа от страха, запрятался Кузька-бог, а в мире — Кузьма Пеляндин.

Как часто случается с властными диктаторами, Кузька оказался трусом. Защищаясь от обвинения, выдал всех, и первым своего верного телохранителя Григория, будто бы самовольно убившего исправника. Относительно девиц Кузька уверял, что он не насильничал, а действовал с полного их согласия. Богом себя не ставил, а если его таковым считали, то на то была добрая воля и глупость окрестной мордвы, а сам он, Кузька, учил их добру, воздержанию и молитвам.

И странное дело: был Кузька-бог высоким и здоровенным мужиком, умевшим расправляться и без помощи апостола Григория; когда же попал в руки начальства и высидел в тюрьме до суда столько-то времени, стал Кузька кротким, слабосильным и худым, а черная его борода поседела. Из всесильного диктатора стал мужичком-замухрышкой, никому не страшным.

В те годы суд был либерален и в делах уголовных «высшая мера наказания» не применялась. Суд постановил наказать Кузьму Пеляндина ста ударами кнута на кобыле, вырвать ему ноздри и сослать в каторжную работу. Для исполнения приговора Кузьку привезли в его село на площадь, куда сбежалась и вся мордва.

Кузьку-бога вывели на деревянный помост. Он был смирен, молчал, только поклонился народу на все четыре стороны. Послушно лег на кобылу, дал себя связать, а под кнутом выл и голосил, как самый обыкновенный человек, пока не впал в полное ослабление. Палач проделал все, что полагалось, — вырвал Кузьке ноздри и наложил клеймо. И наказание преступника, и воспитательное для народа зрелище было закончено мирно и благополучно, — и Кузьку отправили в дальнюю Сибирь.

И, однако, хитрая мордва сообразила, что не могло случиться такого дела с всесильным богом Кузькой и что в худшем случае он взят живым на небо, а начальство наказывало подставного мужичонку. С небес Кузька должен был вот-вот сойти обратно на землю, и ждали его долго, украдкой собираясь на разоренной поляне и молясь там с воем и причитаниями. Вера в Кузьку долго еще жила среди мордовского населения, и имя его вошло в легенды.

Но история Кузьки-бога поучительна не своим концом, а своим началом: чтобы стать вождем и диктатором, нужно быть несколько умнее рядовых дураков, обещать им рай земной или небесный и играть на их грубых рабских чувствах, как на вишневой дудочке. Что же до чудес — чудеса можно вырезывать из бумаги и пускать зайчиком на стенку, — остальное довершат истерические бабы обоего пола.

СИБИРСКИЙ ИГРОК

…и, посмотрев на меня не то чтобы критически, а с явным сожалением, как на занимающегося пустяками, сказала:

— Вот вы все роетесь в книгах, выискиваете печатные анекдоты про замечательных людей, а про моего деда, наверное, ничего не знаете.