Старинные рассказы. Собрание сочинений. Том 2

И хотя постановила консистория, а архипастырь утвердил, что девица Евпраксия, потерявшая всякий стыд и вышедшая из повиновения, исключается из духовного сословия, — ничему это не помогло. Была отравлена жизнь доброго владыки, замученные бродили тенями чиновники консистории, и не было дома в городе Пензе, куда не заходили бы время от времени престарелая попадья с дочерью на выданье и не жаловались бы на духовную власть, обидевшую сироту.

Так прошло шесть лет; студенты поступали в семинарию юношами, кончали ее степенными кандидатами. И не было среди них такого, на которого не указывала бы девица Евпраксия как на вполне одобренного ею жениха, подавшего ей надежду взглядом или словом. Иным же она угрожала арестом, если немедленно не даст подписку в согласии священствовать с нею в брачном союзе в селе Вороновке.

Неизвестно, вышла ли замуж девица Евпраксия за молодого семинариста. Известно только, что весною 1862 года преосвященный Варлаам в бессчетный раз просил письменно гражданское начальство «о содействии к удержанию в собственном значении безумной или глупой девки, имеющей уже такие года, в коих нет для нее ни одного сверстника в учениках, окончивших семинарский курс». Еще известно, что в день ухода архипастыря Варлаама на покой в числе провожавших его была девица Евпраксия, требовавшая от него жениха, и что первым просителем, которого принял его преемник, была она же, в сопровождении уже совсем престарелой, но по-прежнему тучной мамаши.

Но так как новый владыко просительниц еще не знал, то и вынужден был осведомиться с любопытством:

— А которая же из вас мамаша и которая невеста?

ПРАЗДНИК СВЯТЫМ

Восемьдесят лет тому назад в одной удельной деревушке Владимирской губернии случилось дело, о котором люди говорили с великим ужасом, а в журналах кричали о преступности русского крестьянина, для которого ничего святого нет. Потом владимирская уголовная и гражданская палата судила нераскаянного зверя. По обстоятельствам и подробностям дело это и сейчас представляется кошмаром, хотя о подобных же событиях мы часто читаем в хронике просвещеннейшей Европы; но здесь вся обстановка иная и иные побуждения руководят людьми, чаще всего — отчаяние и безвыходная нужда. Совсем иное было в деле владимирского крестьянина: ангел шепнул ему в ухо с правой стороны.

* * *

Деревень с именем Слободищи в России сколько угодно; не меньше, чем Выселок и Старых Боров. Крестьянин Михаил Федоров Куртин был жителем Слободищ вязниковских, деревушки в двадцать восемь дворов при речках Кетиже и Вощиковке, в 19 верстах от уездного города и становой квартиры. По нашему — деревня, Богом забытая, в которой люди живут зверушками, изо дня в день промышляя пропитание трудом рук своих, ни о каких высоких материях не задумываясь. Это, конечно, неверно, потому что человек, живущий в постоянном общении с природой, мыслит больше любого горожанина и глубже его вникает в смысл бытия.

Малое пятнышко наземном шаре, деревушка Слободищи была открыта всем ветрам, а из нее на четыре стороны простирались бесконечные дали, ровные и одинаковые, так что глазу было не за что запнуться, разве что за ивняк и кудрявую зелень речных берегов. Речки прибегали с двух сторон, сливались и уходили неведомо куда одним руслом, а в летнее жаркое время одна из них превращалась в песчаный ручеек, в котором пескарям было достаточно привольно, окунькам тесно и опасно, а щукам приходилось выжидать осени по ямам, а пока не брезговать даже ершом. Были и леса, среди полей лежали, как бы возвышаясь, темными лепешками осина, дубняк, мелкая береза, орешник. А поля, как и везде, пять раз в год меняли одежду: белый саван на черную рясу, ее на зеленый наряд, его на золотую волну, золото на бритую колючку — и опять белоснежный покров долгой зимы.

Так было, и так будет. Все крестьяне села Слободищи твердо знали, что в жизни нет ничего, кроме безнадежности и упования на Спаса, который может спасти, как может и загубить и в этой жизни, и в будущей. К «Спасову согласию» принадлежал дед Куртина и его родители, как и сам он, как и его жена, взятая из другой деревни, но приведенная им в свою единую истинную веру. Спасовцы не верили ни в таинства, ни в святыни, ни в благодать, ни в священство; все это — напрасные выдумки, и человеку нет никаких иных путей к спасению, как положиться на Спаса и предоставить ему свою судьбу; если Спас захочет — может шепнуть через своих ангелов, что человеку делать; а то и сам управится безо всякого нашего участия. Детей спасовцы не крестили, покойников не отпевали, церковь отрицали и попов сторонились как обманщиков и служителей дьявола. Однако старые иконы почитали и молитву творили по-своему — одиноко, без сборищ. Веровали и в ангелов и боялись духов нечистых и антихриста, уже воцарившегося на земле. «В мире несть спасения, несть истинного Бога, но Бози мнози, сиречь дуси нечистии, бесовы темнии и антихрист скверный» — так учил Кузьма, основатель «Спасова согласия», а за отрицание таинства и благодати спасовцев называли также «нетовцами».