Старики и бледный Блупер

Ковбой нашел бродячего щенка и таскает костлявое маленькое животное под рубашкой. Ковбой говорит мне: «Задницу свою не высовывай, братан. Ходят слухи, отделение «Кабаны-Деруны» отправляют в Кхесань — а места там очень даже очкованные. Но ты не бзди, мы прорвемся. А может, у них там и лошади найдутся. Короче, если почувствуешь, что стал достаточно крут, чтоб стать настоящим морпехом, хряком, шлепай к нам».

Я глажу ковбойского песика. «Хрен когда. Но ты-то будь осторожен, засранец. У меня свидание с твоей сестренкой намечено, и упускать его я не хочу».

Стропила прощается с Алисой и другими ребятами в отделении Ковбоя. Он жмет руку Ковбою и гладит его щенка. Своим лучшим фирменным голосом Джона Уэйна я говорю: «До встречи, Мудила».

Скотомудила отвечает: «Увижу тебя первым — тебе не до встречи будет».

* * *

Мы со Стропилой шлепаем по шоссе номер 1 на юг, к Фубай. Мы топаем по убийственной жаре часами, ожидаем попутки. Но солнце по-прежнему неумолимо, и колонн не видать.

Усаживаемся в тени на обочине. «Жарко, — говорю я. — Очень жарко. Вот бы ту старую мамасану сюда. Я бы ей за одну коку боку денег засувенирил…».

Стропила поднимается. «Да легко. Сейчас найду…». Стропила шлепает по дороге.

Я собираюсь сказать ему что-нибудь в том смысле, что неплохо бы нам держаться вместе. В этих местах все еще полно отбившихся от своих солдат СВА. «Строп…» Но тут я вспоминаю, что Стропила себе на счет одного уже записал. Стропила может сам о себе позаботиться.

Палуба начинает дрожать. Танк? Я поднимаю глаза, но на дороге ничего не видать.

И все же ничто на земле не бывает мощнее танка по звуку, ничто кроме танка не издает столь ужасающего грохота металла. Он него трясутся кости. Я вскакиваю на ноги, оружие наготове. Оглядываю дорогу в обе стороны. Ничего нет. Но все вокруг заполнено звуками гремящего по дороге металла и запахом дизельного топлива.

Стропила переходит дорогу. Он не слышит невидимого танка. Он не ощущает этого железного содрогания земли.

Я бегу к нему.

— Строп!

* * *

Стропила оборачивается. Улыбается. И вдруг мы оба его замечаем. Танк — нечто тяжелое, железное, выкованное из холодного мрака, бесплотное привидение. Черный металлический призрак надвигается на нас, как мрачная эманация духа, вызванная неким медиумом посреди залитого солнцем дня. Белокурый командир танка стоит в башенном люке, глядя прямо перед собой, вглядываясь в нечто потустороннее, смеясь.

Стропила оборачивается.

Я говорю ему: «Стой!»

Но Строп глядит на меня в паническом испуге.

Я хватаю его за плечо.

Стропила вырывается и убегает.

Танк надвигается на меня. Я не двигаюсь с места.

Танк виляет, не зацепив меня, с ревом проносится мимо как большой железный дракон. Танк сбивает Стропилу и расплющивает его стальными гусеницами.

И исчезает из вида.

Стропила лежит в дорожной пыли на спине, как раздавленный машиной пес, медленно лезущий наружу из своей шкуры. Стропила смотрит на меня таким же взглядом, каким глядел в тот день у лавки на Фридом Хилл на Высоте 327 в Дананге. Его глаза молят меня объяснить ему, что же произошло.

Стропилу разрезало напополам как раз ниже его нового ремня пехотинца СВА. Его кишки как розовые канаты валяются повсюду на палубе. Он пытается запихнуть себя обратно, но не получается. Кишки у него мокрые и скользкие, и они выскальзывают из рук, когда он хочет засунуть их вовнутрь. Он пытается засунуть выпавшие кишки обратно в разрезанное тело, изо всех сил стараясь не выпачкать при этом их в дорожной пыли.

Стропила оставляет попытки спасти себя самого и лишь глядит на меня с таким выражением, какое может возникнуть разве что на лице у человека, проснувшегося с дохлой птицей во рту.

— Сарж…

— Не называй меня «Сарж».

Я наклоняюсь и подбираю черный «Никон» Стропа. Я говорю: «Я расскажу Мистеру Откату и про ремень твой, и про СКС…» Мне дико хотелось бы сейчас заплакать, но заплакать я не смогу — слишком для этого крут.

Я больше ничего не говорю Стропиле, потому что Стропила мертв. Нездоровая это привычка для живого человека — разговаривать с мертвыми, а в последнее время я как-то слишком часто веду беседы с мертвецами. Я, по-моему, разговариваю с ними с тех пор, как мне зачли первого убитого. После первого зачтенного убитого более разумным стало беседовать с трупами, а не с теми, кого похерить пока не успели.

Во Вьетнаме трупы видишь почти ежедневно. Поначалу пытаешься не обращать на них внимания. Не хочется, чтобы окружающие сочли тебя излишне любопытным. Неохота дать понять другим, что с трупами ты еще не на короткой ноге, не хочется, чтоб тебя держали за салагу. Поэтому смотришь на них так, будто это кучи грязных тряпок. А через какое-то время начинаешь замечать, что у куч грязных тряпок есть руки, ноги и головы. И лица.

Когда я впервые увидел труп, еще когда был салагой, меня чуть не вырвало, прямо как в кино. Тот труп был хряком СВА, который погиб в огромном оранжевом шаре загущенного бензина возле Контьена. После напалма от него осталась кучка пепла, скрючившегося как зародыш. Его рот был открыт. Его обугленные пальцы закрывали глаза.