Старики и бледный Блупер

— Слушай, как там, Леонард, мы все — твои братаны, братья твои, друган. Я ведь твой сосед по шконке. Я…

— Конечно, — говорит Ковбой. — Тихо, Леонард, не гоношись. Мы же тебе зла не желаем.

— Так точно, — говорит рядовой Барнард.

Леонард никого не слышит.

— Вы видели, как он на нее смотрел? Видели? Я знаю, чего он хотел. Знаю… Этот жирный боров и его вонючий…

— Леонард…

— А мы можем вас всех убить. И вы это знаете. — Леонард ласково поглаживает винтовку. — Вы же знаете, что мы с Шарлин можем вас всех убить?

Леонард наводит винтовку мне в лицо.

На винтовку я не смотрю. Я гляжу Леонарду прямо в глаза.

Я знаю, что Леонард слишком слаб, чтобы в полной мере владеть своим смертоносным орудием. Винтовка — лишь инструмент, а убивает закаленное сердце. А Леонард — это прибор с дефектом, который не способен управлять той силой, которую должен собрать и выбросить из себя. Сержант Герхайм ошибался — он не смог разглядеть, что Леонард как стеклянная винтовка, которая разлетится вдребезги после первого же выстрела. Леонард слишком слаб, чтобы собрать всю мощь взрыва внутри себя и выстрелить холодной черной пулей своей воли.

Леонард улыбается нам всем, и это — прощальная улыбка на лице смерти, жуткий оскал черепа.

Выражение этой улыбки меняется — удивление, смятение, ужас, тем временем винтовка Леонарда покачивается вверх-вниз, а потом Леонард вставляет черный стальной ствол в рот.

— Нет! Не…

Бум.

Леонард замертво падает на палубу. Его голова превратилась в жуткую мешанину из крови, лицевых костей, черепных жидкостей, выбитых зубов и рваных тканей. Кожа — какая-то ненастоящая, как пластмасса.

Гражданские — понятное дело — как водится, потребуют расследования. Но в ходе этого расследования рекруты взвода 30–92 покажут, что рядовой Пратт, несмотря на высокую мотивацию к службе, входил в число тех десяти процентов с некомплектом, из-за которого им нельзя служить в возлюбленном нами Корпусе.

Сержант Герхайм по-прежнему улыбается. Он был хорошим инструктором. «Погибать — вот для чего мы здесь, — любил он повторять. — От крови трава растет лучше». Если б сержант Герхайм мог сейчас говорить, он бы объяснил Леонарду, почему мы влюбляемся в оружие, а оно не отвечает нам взаимностью. И еще он добавил бы: «Благодарю за службу».

Я выключаю верхний свет.

Объявляю: «Приготовиться к отбою».

— Отбой!

Взвод падает на сотню шконок.

Внутри меня — холод и одиночество. Но я не одинок. По всему Пэррис-Айленду нас тысячи и тысячи. А по всему свету — сотни тысяч.

Пытаюсь заснуть…

Лежа на шконке, притягиваю к себе винтовку. Она начинает со мной разговаривать. Слова вытекают из дерева и металла и вливаются в руки. Она рассказывает мне, что и как я должен делать.

Моя винтовка — надежное орудие смерти. Моя винтовка — из черной стали. Это наши, человеческие тела — мешки, наполненные кровью, их так легко проткнуть и слить эту кровь, но наши надежные орудия смерти так просто из строя не выведешь.

Я прижимаю винтовку к груди, с великой нежностью, будто это священная реликвия, волшебный жезл, отделанный серебром и железом, с прикладом из тикового дерева, с золотыми пулями, хрустальным затвором и бриллиантами на прицеле. Мое оружие мне послушно. Я просто подержу в руках Ванессу, винтовочку мою. Я обниму ее. Я просто чуть-чуть ее подержу… И, докуда смогу, буду прятаться ото всех в этом страшном сне.

Кровь выплескивается из ствола винтовки и заливает мне руки. Кровь течет. Кровь расплывается живыми кусочками. Каждый кусочек — паук. Миллионы и миллионы крохотных красных паучков ползут по рукам, по лицу, заползают в рот…

* * *

Тишина. И в этой темноте сто человек, как один, начинают читать молитву.

Я гляжу на Ковбоя, затем — на рядового Барнарда. Они все понимают. Холодные оскалы смерти застыли на их лицах. Они мне кивают.

Новоиспеченные солдаты морской пехоты из моего взвода лежат по стойке «смирно», вытянувшись горизонтально на шконках, винтовки прижаты к груди.

Солдаты морской пехоты застыли в ожидании, сотня оборотней-волчат с оружием в руках.

Я начинаю:
Это моя винтовка.
Много таких, как она, но именно эта — моя…

ЛИЧНЫЙ СЧЕТ

Я видел лучшие умы моего поколенья — безумьем убиты, истощены истеричны и голы…

Аллен Гинсберг, «Вой»

Псих — это человек, который только что осознал, что творится вокруг.

Уильям С. Берроус

Тэт[36]: год Обезьяны.