Старец Силуан Афонский

— Преподобный Иоанн Колов своим горячим покаянием скоро преодолел страсти, но любви к миру и молитвы за мир не получил, и когда ощутил покой от страстей, тогда ослабела в нем молитва, и потому он стал просить, чтобы возвратились на него страсти, так как, борясь со страстями, он пребывал в непрестанной горячей молитве. А если бы он, после преодоления страстей, достиг и молитвы за мир, то не нужно было бы ему, чтобы возвратились искушения, потому что когда человек борется со страстями, тогда не может он чисто созерцать Бога или пламенно молиться за мир… Я так думаю.

Монах спросил:

— Почему Преподобному Пимену Великому спрошенный им старец сказал, чтобы он допускал помысл в сердце и уже потом боролся с ним, а другому брату, менее опытному, сказал наоборот, чтобы сразу отсекал помысл?

Старец Силуан ответил:

— Из этого совета видно, что некоторые Отцы держались такого способа духовной борьбы, т. е. допускали сначала помысл в сердце, а потом уже боролись с ним; но здесь возможны два положения: одно, когда человек не умеет хранить своего ума, тогда помыслы проникают в сердце, и лишь после этого начинается с ними брань. Это такая игра, в которой можно и проиграть. Другое, — когда монах не по немощи своей, а сознательно оставляет помысл пройти в сердце, чтобы рассмотреть все его действия, но и этот способ все равно не даст пребывать в созерцании, а потому лучше совсем не допускать помыслов, а молиться чистым умом. А тот неопытный брат, которому старец дал совет отсекать помысл сразу и никак не вступать с ним в беседу, получил этот совет потому, что был слаб и не мог противиться помыслу страсти, но несмотря на совет старца, все равно он еще не мог их удерживать, как должно, и по заповеди старца только начинал учиться трудной науке — бороться с помыслом. Так что Преподобный Пимен был сильнее и опытнее в брани духовной, чем другой брат, но все же лучше всегда хранить ум чистым от всякого помысла, и всею силою души молиться, потому что молящийся чисто ум просвещается от Господа.

— Как возможно хранить ум свой чистым? — спросил монах.

— Святые Отцы нам оставили учение об умно-сердечной молитве; ею хранится ум, и я не вижу другого пути, который дал бы лучшую возможность вообще сохранять заповеди Божии.

* * *

Спрошенный несколько раз молодыми людьми о том, какой жизненный путь им избрать, Старец отвечал по-разному. Некоторым он советовал учиться богословию, ради последующего пастырского служения в Церкви, других «благословлял» учиться, но так, чтобы учение совмещалось с молитвою и монашеским воздержанием, а некоторым советовал не стремиться к образованию, а всю силу отдать молитве и духовному аскетическому подвигу. Последний совет был наиболее редким, потому что Старец Силуан считал, что наступило то время, о котором предсказывал Отец Стратоник, когда многие «ученые» люди будут монахами в миру; он находил, что вообще условия для монашества в той форме, как оно существовало в древности, становятся неблагоприятными, но что призвание и стремление к монашеству всегда будет.

В Старце мы заметили весьма твердое убеждение, что духовная жизнь, т. е. молитвенно-аскетическая при глубокой вере, выше всякой иной, и потому тот, кому она дана, ради нее, как ради драгоценного бисера, должен отстраниться от всего прочего, даже и от «учения».

Он считал, что если духовный человек обратится к науке, оставляя аскетическую жизнь, то проявит большие способности в науке, чем тот, кто менее одарен духовно, т. е. говоря иным языком, человек, одаренный мистически, живущий духовно, живет в плане более высоком и большего достоинства, чем тот, к которому принадлежит научная жизнь, сфера логического мышления, и, как имеющий более высокую форму бытия, он, нисходя в план низший, и в этом низшем плане проявит большую одаренность, чем недуховный человек, хотя и не сразу. Он говорил, что «сыны века сего умнее сынов света» (Лк. 16, 8) не потому, что они «и на самом деле» умнее, а потому, что «духовный человек занят Богом и мало занимается мирскими делами».

В своих беседах с нами Старец часто переходил на отвлеченную форму, но в беседах с монахами он выражал свои взгляды в связи с конкретными случаями очень просто, чтобы быть понятым.