Старец Горы

О падре Арнульфе ходили порочащие слухи, в частности многие намекали, что его любовь к людям порою выходит за рамки, предписываемые строгим церковным уставом. Тем не менее, Арнульф де Роол пользовался безграничным доверием Роберта Короткие Штаны, всегда бравшего под защиту своего капеллана. В данной ситуации герцог Нормандский мог оказаться весьма ценным союзником для Раймонда Тулузского, если, конечно, слухи о его возвращении на родину верны.

– Если ты не возражаешь, благородный Раймунд, то я сегодня же вечером приведу падре Арнульфа во дворец, – предложил Картенель.

Сен-Жилль обвел вопросительным взглядом шевалье, сидящих за столом. Возражений не последовало. В конце концов, дело было не в добродетелях и пороках почтенного капеллана, а в его умении проникнуться интересами сильных мира сего, в данном случае – графа Тулузского.

– Приведи, – кивнул Сен-Жилль и решительно поднялся из-за стола.

Шевалье де Картенель, выполнив свой долг вассала и получив с падре Арнульфа заранее оговоренную сумму, с легким сердцем отправился в гости к своему старому приятелю Бернару де Сен-Валье. К удивлению Годемара, город, взятый штурмом всего три дня назад, выказывал некоторые признаки оживления. Трупы с улиц Иерусалима уже убрали. Уцелевшие обыватели, коих осталась едва ли треть от прежнего числа, с большой опаской вылезали из щелей, куда их загнали опьяневшие от крови победители. Крестоносцы хоть и смотрели на них с подозрением, все-таки явных насилий в отношении несчастных иерусалимцев не чинили. Людям надо было как-то выживать в этом слетевшем с фундамента мире и чем-то питаться. Заработал Хлебный рынок, для охраны которого благородный Танкред выделил два десятка своих сержантов. Пока что торговые ряды на две трети пустовали, но не приходилось сомневаться, что рано или поздно они заполнятся говорливыми продавцами. Открывались трактиры, где разбогатевшие в одну страшную ночь крестоносцы могли не без пользы для себя спустить награбленные сокровища. Одно из таких веселых заведений расположилось под крылышком барона Глеба де Руси, не пожалевшего для благой цели обширного помещения прихваченного им по случаю дворца.

– Меня Глеб должен благодарить, – хвастливо заметил Бернар, широким жестом приглашая друга садиться. – Это мы с шевалье Алдаром захватили усадьбу и несколько домов, прилегающих к ней. Впрочем, барон щедро оплатил наши труды, и на этом я считаю вопрос исчерпанным. Думаю, дядюшка Пьер оправдает доверие благородного Глеба и сумеет нажиться на пороках свойственных даже самым лучшим из людей.

К лучшим из людей шевалье де Сен-Валье относил, естественно, в первую очередь себя. Картенель не рискнул бы оспаривать у Бернара первенство по части пороков, но все же не считал себя настолько добродетельным, чтобы вот так просто взять и отказаться от кружки, наполненной очень приличным, как вскоре выяснилось, вином. Тем более что пить ему пришлось не в одиночестве. Провансальца с охотою поддержал не только хмельной Бернар, но и почти трезвый шевалье де Водемон. Благородный Андре был лотарингцем, причем одним из самых близких к Готфриду Бульонскому. И уж конечно он объявился в этом трактире неспроста. Ибо положение Готфрида оказалось еще более незавидным, чем положение Раймунда. Отправляясь в поход, Бульонский продал свои владения королю Филиппу, так что возвращаться ему, в сущности, было некуда. А потому Картенель нисколько не сомневался, что сам Готфрид, его бароны и рыцари сделают все возможное, чтобы лакомый кусок, коим бесспорно следует считать Иерусалим и окружающие его земли, не уплыл бы в чужие руки. Конечно, Андре де Водемон пришел в этот недавно открывшийся трактир вовсе не для того, чтобы выслушивать пьяные откровения Бернара, зато он наверняка попытается заручиться поддержкой барона де Руси, человека богатого и влиятельного среди крестоносцев.

– Между нами, Андре, – продолжил Бернар разговор, прерванный появлением нового гостя, – эта женщина колдунья. Она так заштопала мне руку, что я даже не почувствовал боли.

– Можно подумать, шевалье, что ты живешь в окружении нечистой силы, – криво усмехнулся Картенель.

– Я же в хорошем смысле, – обиделся на старого приятеля Бернар.

Сен-Валье уже исполнилось двадцать пять лет, но прожитые годы если и оставили следы, то только на его теле. Во всяком случае, по мнению Картенеля, ума он точно не набрался. Это был все тот же пылкий, легкомысленный Бернар, от которого можно было ждать чего угодно, от подвига до гнусности. Обижаться на него не приходилось, его следовало либо принимать таким, как он есть, либо отвергать с порога. У этого красивого породистого малого хватало любовниц, но Картенель с большим трудом мог представить женщину, которая согласилась бы стать женой беспутного шевалье.

– Она влюблена в Венцелина фон Рюстова как кошка, но вы бы видели ее надменный взгляд! А ведь рус один из самых доблестных мужей среди крестоносцев.

– Я полагал, что благородный Венцелин саксонец, – задумчиво проговорил Водемон.