Старая шкатулка

– Раз так, придется рассказать, вернуться к тому дню, – картаво произнес Дорфман и вздохнул, посмотрев на меня глубоко посаженными печальными глазами. – Мадам Лозинская, – он так и сказал «мадам», – имела привычку спускаться каждый вечер во двор нашего дома и сидеть допоздна на скамейке под большим платаном… А я уже два вечера ее не видел и почувствовал неладное – старый человек все-таки! Поэтому счел своим долгом подойти к ее двери и постучать, но мадам не подавала голоса… Она часто болела, и я подумал, а не отправилась ли она в лучший мир? Но тогда, конечно, не предполагал, что на самом деле ее отправили туда насильно… – весьма витиевато выразился он. – Ненавижу насилие в любом его проявлении, – чуть не вскричал он, и долго еще рассуждал об этом.

– Что же в конце концов было дальше? – спросил я, потеряв терпение: Дорфман, начав рассуждать о насилии, чуть не дошел до еврейских погромов, хотя его тогда еще не было на свете. По анкетным данным я знал, что он – родом из Одессы и через год ему исполнится шестьдесят пять.

– Мне снова станет плохо, – жалко наморщил он свое, и без того иссеченное морщинами, испитое лицо. – Ведь я тоже часто болею. Пусть лучше жена расскажет, у нее сердце крепче.

– Дойдет и до нее очередь, Борис Исаакович, но сперва расскажите вы, – сказал я жестоко, потому что иного выхода не видел: времени было в обрез.

– Ох, тяжко быть свидетелем! – протяжно проговорил он. – Я всю жизнь избегал стрессов, как сейчас модно говорить, и вот – подарок судьбы!.. Мадам не могла спокойно умереть. – В его голосе послышалась откровенная неприязнь. – У нее была беспокойная жизнь, и конец наступил такой же… О жизни мадам можно написать целый роман. Память у нее была – боже мой! – Он все старался увильнуть в сторону.

– А у вас? – невинно намекнул я.

– Ах, да, понял вас, прекрасно понял! – воскликнул Дорфман. – Но я не знаю, что вас интересует… – с детской непосредственностью добавил он.

– Все, что было в тот день.

– Что было? Пришли милиционеры и взломали дверь, – буднично проговорил он. – А потом – ужас! – всплеснул он руками, чуть не смахнув очки со стола, и умолк.

– Кто вызвал милицию?

– Моя жена… По телефону. Знаете, видя, что мадам не отзывается, я нутром почувствовал, что тут что-то не так, и сразу позвал жену, а она мне и говорит: «Боря, не поднимай шума… Мадам Натали может сильно рассердиться!» Я же говорю ей: «Когда ты видела ее в последний раз?» А она: «Два дня назад». Я и спрашиваю: «Может ли старая женщина находиться в квартире два дня, не выходя из нее? Да и дверь у нее заперта!» Лишь после этого жена догадалась позвонить в милицию. – Дорфман осуждающе поджал губы и передвинул очки на столе.

– Почему вы сами не позвонили? – машинально спросил я.

– Я все надеялся, что она отзовется, и не переставал стучать, – объяснил он.

– Что вы увидели, зайдя в квартиру Лозинской после взлома двери? – Я как бы насильно заводил Дорфмана туда.

– Знаете, я никак не хочу вспоминать вновь то, что видели мои глаза! – Дорфман словно тащил на гору тяжелый камень, даже бисеринки пота появились на морщинистом лбу и лысине. – Неужели вам это так необходимо? – чуть капризно произнес он, а я молча кивнул. – Ну ладно… – с обреченным видом решился он. – Мадам лежала в непристойной позе на полу, и сперва я не понял в чем дело, пока не увидел кровь… – Мне показалось, что Дорфман вздрогнул. – Поняв, что она убита, я подумал: а стоило ли ударять ее тяжелым предметом? Ведь она была так слаба… – В его голосе прозвучало сострадание.

– Откуда вы узнали, чем она была убита?

– И слепой бы заметил, что ее… били по голове, – строго произнес Дорфман.

Я сразу вспомнил, что орудие убийства найдено не было: по всей вероятности, его унес преступник, больше некому.

– Что вы еще заметили в квартире?

– Первозданный хаос… – Дорфман осторожно кашлянул в кулак. – Мадам была такая аккуратная, а тут как будто пронеслось не что ужасное – ураган, тайфун, цунами…

– Вы захаживали к ней?

– О, сколько раз!

– Разница между тем, что вы видели раньше, и в тот день?

– Громадная, – сразу ответил Дорфман.

– А точнее?

– Я уже сказал – хаос…

– Не заметили отсутствие каких-либо вещей? – спросил я, поняв, что ничего конкретного он мне сказать не собирается.

– Представьте себе – нет… Мне чуть не стало дурно, посему я предпочел ретироваться, и квартиру осматривали без меня… Как и бренные останки мадам… Я избегаю сильных ощущений, уже говорил вам об этом.

– У Лозинской имелись какие-нибудь ценности?

– Не смешите публику, молодой человек! – На аскетическом лице Дорфмана появилась слабая улыбка. – Какие ценности, что вы говорите? Мадам жила на жалкую пенсию и чуть не побиралась… Она, вы, наверное, уже знаете, долго работала машинисткой где-то и пенсию получала мизерную… Иногда мадам горько шутила, что скоро, если не протянет ноги, то пойдет по миру с протянутой рукой… Каламбур не мой, а ее, – серьезно сказал Дорфман, заметив мой взгляд. – Я придерживаюсь принципа древних римлян – о мертвых – или хорошо, или – ничего… Вы, конечно, сейчас подумали, что…