Старая Музыка и рабыни

— Хвала владыке Камье за то, что я вижу тебя во здравии! — произнес он те слова, которые часто говорили ему такие, как она. — А Камза, малыш, как они?

Она испугалась, задрожала, волосы у нее были неприбраны, веки покраснели, однако она довольно быстро оправилась после его неожиданно братского приветствия.

— Теперь они на кухне, господин, — сказала она. — Эти солдаты возвестили, что нога причиняет вам боль.

— Это я им так сказал. Может, ты переменишь мне повязку?

Он сел на постель, и она принялась разматывать ткань.

— А остальные в порядке? Хио? Чойо?

Она качнула головой.

— Прости, — сказал он. Он не смел расспрашивать ее дальше.

Она не так хорошо забинтовала его ногу, как раньше. В ее руках почти не осталось силы, чтобы затянуть повязку потуже, и она торопилась, нервничая под взглядами двоих незнакомцев.

— Надеюсь, Чойо вернулся на кухню, — сказал он наполовину для нее, наполовину для них. — Должен же кто-то заниматься стряпней.

— Да, господин, — сказала она.

Никаких «господ», никаких «хозяев», хотел он крикнуть в страхе за нее. Он взглянул не Метоя, стараясь понять его отношение к происходящему, и не смог.

Гана окончила работу. Метой одним словом отослал ее прочь, а за нею вышел и задьйо. Гана ушла с охотой, Тэма противился.

— Генерал Банаркамье… — начал было он. Метой посмотрел на него. Юноша заколебался, нахмурился и подчинился.

— Я присмотрю за этими людьми, — сказал Метой. — Я всегда этим занимался. Я был надсмотрщиком в поселке. — Он взглянул на Эсдана своими холодными черными глазами. — Я вольнорезанный. Таких, как я, теперь осталось немного.

— Спасибо, Метой, — помолчав, сказал Эсдан. — Им нужна помощь. Они ведь не понимают.

Метой кивнул.

— И я тоже не понимаю, — добавил Эсдан. — Есть ли у освободительных сил план вторжения? Или Райайе изобрел его как предлог для применения бибо? Верит ли в это Ойо? Верите ли в это вы? Есть ли там, за рекой, Армия Освобождения? Вы принадлежите к ней? Кто вы? Я и не жду, что вы ответите.

— А я и не отвечу, — сказал евнух.

Если он и двойной агент, подумал Эсдан после его ухода, работает он на Командование освободительных сил. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться. Этого человека он хотел видеть на своей стороне.

Но я сам не знаю, на чьей я стороне, подумал он, возвращаясь на свое кресло возле окна. На стороне Освобождения, само собой — но что такое Освобождение? Уже не идеал свободы для порабощенных. Уже нет. И никогда впредь. С началом Восстания Освобождение стало армией, политической махиной, огромным скопищем людей, вождей и будущих вождей, амбициями и алчностью, удушающими силу и надежду, неуклюжим дилетантским правительством, шарахающимся от насилия к компромиссам, все более сложным, и уже никогда не познать той прекрасной простоты идеала, чистой идеи свободы. Вот чего я хотел, вот во имя чего я трудился все эти годы. Замутить благородно простую структуру кастовой иерархии, заразив ее идеей справедливости. А затем обескуражить благородно простую структуру идеала человеческого равенства попыткой претворить ее в жизнь. Монолитная ложь рассыпается на тысячи несовместимых истин — так вот чего я хотел. И я пойман в ловушку безумия, глупости, бессмысленной жестокости происходящего.

Они все хотят извлечь из меня пользу, подумалось ему, а я уже пережил собственную полезность — и эта мысль пронизала его, словно сноп солнечных лучей. Он все еще думал, что может что-нибудь сделать. Ничего он не может.

Тоже своего рода свобода.

Неудивительно, что они с Метоем поняли друг друга сразу и без единого слова.

К двери подошел задьйо Тэма, чтобы сопроводить его вниз. Снова в собачью комнату. Всех с замашками вождей влекла к себе эта комната, ее мрачная мужественность. На сей раз в комнате оказалось всего пятеро — Метой, двое генералов и двое в ранге рега. Над всеми доминировал Банаркамье. С расспросами он покончил и теперь был настроен распоряжаться.

— Мы отбываем завтра, — заявил он Эсдану. — Вы вместе с нами. Мы получим доступ в голосеть Освобождения. Вы будете говорить от нашего имени. Вы скажете правительству легов, что Экумена знает, что они собираются применить запрещенное оружие, и предупредите их, что если они это сделают, возмездие будет страшным и беспромедлительным.

У Эсдана кружилась голова от голода и бессонницы. Он стоял неподвижно — сесть ему не предложили — уставясь в пол и вытянув руки по швам. Еле слышно он прошептал:

— Да, хозяин.

Банаркамье вздернул голову, глаза его сверкнули.

— Что вы сказали?

— Энна.

— Да кем вы себя возомнили?

— Военнопленным.

— Можете идти.

Эсдан вышел. Тэма последовал за ним, но не останавливал его и не направлял. Он пошел прямо на кухню, откуда слышалось громыхание сковородок, и сказал:

— Чойо, пожалуйста, дай мне поесть.