Старая дева Мария

Конверт был необычный, без традиционной марки и даже совсем незаклеенный. На конверте нервным скачущим почерком надпись: это письмо найдено в бумагах В. Оно для вас. Подпись: Ваш А.-Т.В. Маша достала содержимое и тут же, при матери, принялась читать.

"Маша, сейчас глубокая ночь. Мне не спится, я болен, я чертовски болен, я боюсь и жду завтрашнего, нет, теперь уже сегодняшнего свидания. Ты видишь, я свихнулся, я спятил от радости, мне нужно что-то сделать, мне нужно поговорить хотя бы и просто с листком бумаги. Я не знаю, что со мной происходит, ведь я любил тебя, я негодяй и мерзавец, я жил плохо, неправильно, одиноко. Да, именно, мне холодно и одиноко оттого, что я боялся любить. Я трус, я до этого дня жил наполовину, ведь это страшно, что ты хочешь от меня ребенка, выходит, ты меня любила и мы так долго неправильно жили.

Милая моя, родная женщина, теперь все будет иначе, теперь и у меня есть жизнь и я знаю, что с ней делать. У нас будет ребенок, пусть будет девочка, я люблю девочек и они меня любят, пусть будет девочка. Хорошо?"

Дальше шло прожженное сигаретой место, какие-то каракули, и все. Маша тихо села, положила, словно ей было его тяжело держать, листочек на кровать, и снова и снова перечитывала послание Змея. Потом долго глядела в одну неподвижную точку, и даже не точку, а в белое бумажное поле, в запутанное нервными шарахающимися линиями окончание письма. После снова возращалась к словам, к буквам, к откровенному человеческому чувству. И наконец отмеченный краем глаза клубок линий превратился в зыбкое дрожащее строение с белым куполом и белыми стенами. Из каракулей проступил белый храм - ей так хотелось, и она теперь его видела, ясно и четко, как в том сне. Пусть будет девочка, прошептала она в пустоту.

- Маша, ты беременна? - послышался голос матери.

- Да, я хочу девочку, - спокойно и уверенно призналась дочь.

- Этот мужчина, он тебя ждет на бульваре, - вдруг спохватилась мать.

- Какой?

- Который принес тебе письмо. Что в нем? Он тебе сделал предложение? - И, не дожидаясь реакции, добавила: - Как это красиво и романтично, как в прошлом веке...

- Как в прошлом тысячелетии, - уточнила Маша и стала одеваться.

* * *

Три предложения, три признания в любви - не слишком ли для одной несчастной беременной женщины? Он поразительно красив, этот ангел-товарищ, но зачем он ее пугает? Неужели в самом деле по одному запаху можно потерять голову до такой степени, чтобы поклоняться обычному мебельному гарнитуру? Да, это болезнь, спать рядом и целовать давно пропавшие следы.

- А письма, письма, пусть они вас не волнуют, - продолжал Виктор, Ведь это слишком умно, чтобы быть правдой, здесь, очевидно, прав отец Захарий, хоть он мне и не понравился. Да, да, не удивляйтесь, следил за вами, Мария Ардалионовна, но ведь я по-другому не мог вам помочь.

- То есть вы тоже думаете, что я как-то была не в себе? - перебила Маша.

- Нет, не то, совсем другое, просто нужно покончить с нашей болезнью. Мы оба с вами больны, одним и тем же, но не смертельно, излечимо, мы уже выздоравливаем, я это уже чувствую, уже пошло дело на поправку. Вы понимаете, о ком я?

Маша отрицательно качнула головой.

- О Верзяеве. Ведь я тоже был болен, и жил как связанный по рукам и ногам, но теперь совсем другое, посмотрите, оглянитесь вокруг: вот небо, вот земля, вот деревья, пусть осень, и листья опадают, но как красиво, жизнь продолжается, а ведь его уже давно нет. Значит, жить и без него можно, следовательно, нам разрешено жить самим по себе, самим выбирать маршруты, самим решать любые вопросы. А его, его как бы и не было вовсе.

Маша ничего не хотела слушать о Змее из чужих уст. Она только поражалась, до чего люди во снах играют не соответствующую им роль.

- Так что же говорит отец Захарий? - попыталась она хоть как-то свернуть его с верзяевской темы.

- А, отец Захарий, - Виктор понимающе улыбнулся. - Вот он уж настоящий умник, очень трезвый человек. Он мне такое предложил, у него теория, и даже не одна, а две, одна явная, и я ее принимаю, а вторая тайная, да вы сами у него узнаете. Ведь вы собирались к нему, да, я вижу, собирались, пойдите хоть сейчас, ха, он - логик.

- Нет, я никуда не собиралась...- пыталась возразить Маша.

- Ну, ну, - снова понимающе улыбнулся Виктор, - как же вы к нему не пойдете, если больше вам и идти-то некуда, ведь он материалист и все объяснить может. Только учтите , имеет он при всем при том тайный интерес, а какой - не спрашивайте, не знаю.

- Хорошо, а вы-то что сами об этом думаете? - Маша, быть может, впервые в жизни решила воспользоваться властью над любящим ее сердцем.

- Я, я, да вы опять скажете, будто я из зависти, - Виктор поднял на нее голубые ангельские глаза, - впрочем, как хотите, только теория эта не моя, а отца Захария, и уж по одному этому совершенно ясно, что никакой зависти и быть не может, а я ее только принимаю, потому что все слишком умно, чтобы быть правдой.

- Я ничего не понимаю, что умно? И что правда?