Старая дева

Явился человек, который мог разрушить все, что я сделала, и, вполне возможно, я не смогла бы противопоставить ему ничего. Чтобы быть уверенной, мне нужна сестра Феврония — ее знания, ее хватка, но вмешивать сестру в семейные разборки здесь и сейчас, на стадии намечающегося и пока гипотетического конфликта, не самое разумное решение. Пока я спускалась, машинально переставляя ноги, не представляя, что скажу и что сделаю, меня сгрызло неприятное холодное беспокойство. Я будто результаты анализов ждала — другое сравнение на ум не приходило.

Брата моего поселили в «мужском» крыле гостинички; вход туда женщинам запрещен не был — лишь формальное соблюдение приличий: тут мужчины, тут женщины. Я постучала в приоткрытую дверь и вошла, готовая к любым неожиданностям, но иногда даже самые смелые предположения блекнут перед реальностью.

Я не сумела скрыть удивление, близкое к растерянности, и причиной тому был не худой невысокий офицер, уже потерявший половину волос — надеюсь, не в драках, — а ребенок. Девочка лет четырех, чинно сидящая на высокой кровати.

— Здравствуй, сестра, — приветствовал меня офицер, и растерян он оказался не меньше меня, поскольку на мне была монашеская одежда. Но хоть женская, подумала я, ему повезло. — Мост новый поставили?

Молодец, хмыкнула я, с места в карьер. На какие шиши, ему интересно, образовался через реку мост, но я проигнорировала его вопрос и улыбнулась малышке.

— Поздоровайся с тетушкой, Ольга, — скомандовал Анатолий, и девочка послушно сползла с кровати и сделала неуклюжий книксен. Я шагнула к ней и почувствовала, как по груди поползло знакомое тепло.

Первым желанием было сразу же отступить, но я понимала, что это немедленно отразится на малышке, ей невозможно объяснить, что тетка вовсе не от нее так шарахнулась. А Анатолию вообще не следует знать о том, в чем я сама еще не разобралась — в реакции Ока на явное применение мощной профессиональной магии, и вот сейчас — непонятно на что. Я стерпела, пересилила свой первобытный страх перед неизвестным, преодолела пару метров, разделявшие нас с Ольгой, и присела на корточки, чтобы оказаться с малышкой вровень.

— Здравствуй, Ольга, — негромко сказала я, — я Елизавета.

Девочка взглянула на Анатолия. На отца? Кто он ей? Тот тоже пребывал в замешательстве. Что тебе не так, убоже ты грешное? Офицер… остатки волос по краям лысины топорщатся клочьями, морда потасканная, несмотря на юный возраст, глаза красные, воспаленные, больше похож на уволенного за пьянство чернорабочего, только что голову задирает гордо, что твой конь. Дворянин. Говорят — «порода», еще и с придыханием, пиететом. Что тем, о ком говорят, что тем, кто говорит, гордиться кроме как чужой породой и собственным раболепием нечем.

Никаких родственных чувств, даже не екнуло ничего. Родня — случайность, как попутчики в поезде. Какой там зов крови, кто это выдумал? Брезгливость, отвращение, желание позвать Кузьму и попросить его выкинуть это ничтожество отсюда как можно дальше. Я различила кислый запах вчерашней попойки и изо всех сил постаралась не морщиться, помня о ребенке. Ей гримасы несдержанных взрослых видеть совсем ни к чему.

— Сестра Елизавета? — уточнил Анатолий и напрягся. Что его смущает? Возможно: я могла не просто уйти в монашки, но и передать церкви или конкретному монастырю часть своего имущества. Непременно я так и сделаю, если приму такое решение.

— Нет, я мирянка, — ответила я, потому что рука моя была полна козырей. — Случилось несчастье, дом сгорел со всем имуществом, пока я живу при церкви.

«Кобыла что, пустое дело, она с конюшнею сгорела…» — ехидно пропела я про себя и протянула к девочке руки. Подумав, она надула губки, еще раз присела в поклоне. Так не пойдет, поняла я, и дело не в том, что она не стремится к контакту со мной, а в том, что дети этой эпохи не приучены к нежности, вниманию, терпению и любви. Око запульсировало, словно сердце, успокаивающим материнским теплом.

Хорошо. Начнем с начала. Я коротко, легко коснулась плеча малышки рукой, поднялась и обернулась к Анатолию. Он находился в стадии «переваривания» — сейчас должен был начать отрицать.

— Сгорел… дом? — наконец переспросил он. — Совсем?

Я не разбиралась, к какому виду — роду — войск отнести его мундир. Гусар? Кирасир? Кто там еще бывает? Одно я могла сказать: он, конечно, способен держаться на лошади и, может быть, даже шашкой махать. Но чаще он держался за бабий зад и размахивал бутылкой.

Все хуже, чем я предполагала. Кутила, пьяница, бабник, игрок… опустившийся совершенно. Ему двадцать пять лет, чуть меньше или чуть больше, но он же конченый человек. Не те времена, нет хоть каких бесполезных средств вроде кодирования…

— Да, никто не погиб, к счастью. — Про Татьяну ему незачем знать. — Но ничего не уцелело.