Старая дева

По высохшим пыльным дорожкам, по камням, попадавшим мне под ноги, я дошла до амбара и дернула дверь. На меня пахнуло сыростью, затхлостью, гниением… Нет, очень быстрый осмотр показал, что это старые запахи, но пройдет немного времени, и все, что здесь лежит, будет так же безнадежно испорчено. Дура, дура! И крестьяне не смели ей возразить, и какой-то ушлый купчина продал дурехе то, что еще не подготовлено было к длительному хранению или вовсе ему не подлежало. А может, я зря клеветала на купца, откуда ему было знать, что это все не на пир горой, а на год, потому что не предвидится больше денег практически никаких…

Я была готова завыть, но и это ничего бы не изменило.

Солнце заходило, окрашивало в алый цвет облака, и на востоке на небо набегали темные тучи. Будет дождь, подумала я, а Степанида хотела искать кошель при луне. Был кошель или не был? Вечер падал на мою неприкаянную вотчину, запахло стоячей водой, робко прокашлялась невидимая первая лягушка. Подобрав юбку, я кинулась обратно на кухню, где Анна, все еще не отошедшая от моих слов, собирала мне ужин.

— Этого много! — с порога сказала я. Напугала ее? Неважно. Ни один человек не в состоянии столько съесть. — Хватит… этого, — я подошла и отставила в сторону небольшой котелок с — по виду — рагу. — Остальное раздели на всех, но сперва собери всех, и пусть перенесут все из амбара в сухое место. И не кучей все припасы сваливайте, должен быть воздух. Ну? — прикрикнула я, потому что Анна столбом замерла. — Как себе запасы хранишь, так, что ли?..

Анна мелко-мелко затрясла головой. Мне показалось, она ожидала удара.

— Вот как себе и мне сделай!

— Так… в какое место-то, матушка? — проскрипела она. — Поди, кроме старых барских комнат…

— Значит, в старые комнаты! В сухие! Кузьму кликни, — какая-то память вовремя подсказала мне, что он должен знать, как верно хранить продукты. — Я выдохнула, меня трясло, и я очень старалась не подавать виду. Я, я, я прежняя виновата в том, что здесь происходит, не меньше. Может быть, после смерти отца я еще могла что-то исправить, дать братцу от ворот поворот или, возможно, продать крестьян да хоть незнакомому мне Павлу Юрьевичу, который жизни не видел без Степаниды…

— Скажи-ка мне, Павел Юрьевич что, часто сюда заглядывает? На Степаниду засматривается? — спросила я. — Откуда слух, что он ее выкупить хочет себе на утеху?

Анна, теперь пытавшаяся что-то сотворить из уже собранного для меня ужина согласно моим приказаниям «поменьше», вздрогнула и выронила горшок. Он громко ударился о деревянный стол, расплескав горячую жижу, так, что Анна едва успела прикрыть руки грязной прихваткой.

— Помилуйте, барышня. Какой Павел Юрьевич, — проговорила она, застыв истуканом над столом, — когда Степанида от нашего барина прошлый год понесла?..

Глава шестая

Хватит, хватит с меня загадок.

Бедная Анна забилась в угол, пока я, наплевав на все существующие приличия, традиции и обычаи, быстро ела рагу, наклонившись над столом. Было горячо, я давилась и морщилась, но — вкусно, вкусно, черт побери, и хлеб был воистину хлебом, а не резиной, напичканной для удорожания злаками. Я полагала, что мне кусок не полезет в горло — как бы не так, свежий воздух, молодое тело, если бы еще я проявила хоть какие манеры, потому что так, как я, не ели благовоспитанные барышни.

Но мне было плевать.

За окном резко стемнело, я покосилась — но нет, это не вечер, просто будет гроза. Значит, Лука вернется в ближайшие минут двадцать или не вернется сегодня совсем. Как вариант, на который я бы не очень рассчитывала, он окажется в усадьбе поздно, весь вымокший и продрогший, и вряд ли будет способен внятно ответить мне на вопросы.

— Отец Петр ох ругался, да простит меня Преблагой за хулу, — бормотала меж тем Анна, глядя на меня исподлобья. — Мол, наше дело землю пахать, а не в барские спальни носы совать.

Я сдвинула брови, утерла некрасиво свисавшую изо рта капусту или что-то на нее похожее. По крайней мере, на вкус.

— Так, может, прав отец Петр? — я придала голосу заведомую резкость. Нет, мне было без разницы, с кем замужняя женщина изменяла мужу и от кого она понесла. Сплетни — куда большее зло, и если бы не досужие языки, не зависть, не домыслы, не любопытство, не желание людей покопаться в чьем-то — не всегда и грязном! — белье, не творилось бы многое из того, что твориться и не должно, ни в моем прежнем мире, ни в этом.