Та деловито записала и унеслась. Аня снова забрыкалась. Чувствуя себя выжатой, я отпустила и тут заметила, куда она стремилась: к разрисованной прозрачной стенке детской комнаты. Какое облегчение… Пока Аня изучала местные игрушки, мне успели принести кофе.
Я закрыла глаза.
Минутка отдыха, уютное кафе, кофейный аромат, возвращали в прошлое. Там все было просто и понятно, а самой большой проблемой казался несданный экзамен или случай, когда я попалась с дурью, пронесенной по просьбе подруги… Интересно, как Вита сейчас поживает. Наверное, у них все классно. Учится, скоро закончит и найдет работу, а мой бывший уже должен закончить, и родители должно быть подсуетились, чтобы обеспечить любимому птенчику теплое местечко…
Я всегда завидовала семейным.
Не приходится надрываться, всегда есть кому помочь, подставить плечо, поддержать… Наверное, голод по семье и теплу толкнули к
В монстра.
У него все было: и деньги, и плечо надежное. Не было будущего. Я вздохнула и взглянула вокруг: посетители казались благополучными, и только я на их фоне проигрываю: родившая рано, без кола и двора, гражданская жена киллера… Мысли вновь вернулись к зеленоглазому стрелку. Почему он назвал меня женой Андрея?
Может быть, такой меня считают в их среде? Официальный брак не обязателен, достаточно иметь от него ребенка?
Поглядывая за дочкой одним глазом, я вернулась к старым поискам. Что-то рассказать о киллере могло только дело, в котором он засветился. Я нашла статью про Геннадия Александровича, и вновь рассмотрела фото.
Ну и при чем здесь я?
Я этих людей — двух убитых по краям, и бизнесмена в центре — не знаю. Андрей никогда про них не говорил. Зачем меня было впутывать? Найти имя единственного оставшегося в живых на снимке мужчины не составило труда.
Господин Глодов.
Долго жил за границей, написано: бизнесмен, инвестор, но чем конкретно занимается, неизвестно. Какой-то заграничный бизнес, несколько раз обанкротился, в молодости — аресты… Жил в разных городах и странах. Фамилия вдруг показалась знакомой. Где-то я ее слышала.
И тут нашла: его брат.
Я читала об этом, когда жила в Пекине. Первое время после отъезда ни о чем не могла думать, кроме Андрея. Ждала,
Через четыре с половиной месяца после моего отъезда я нашла кое-что, что отдаленно касалось Андрея. Вместе с охраной был убит старик, на которого
И что бы это значило?
На стол поставили тарелку с сырниками. Я принесла дочку из детской комнаты и вручила ей вилку.
— Не играй с едой, — пробормотала я, когда Аня начала восторженно размазывать джем.
— Да! — звонко ответила та, не прекращая безобразничать.
Ладно, лишь бы тихо сидела.
Я продолжила рассматривать снимок, пытаясь найти незамеченные ранее детали. Не то чтобы что-то подозревала, скорее это привычка, глаз художника.
Геннадий Александрович улыбается, на руке дорогущие часы. Интересно, почему это фото было у него в кабинете? На стеллажах стояли только снимки с важных встреч, триумфальных моментов. Просто так такое на полку не ставят.
Значит, это не просто встреча друзей. На фото запечатлена важная веха их жизни.
Я изучила фото с удвоенным вниманием, и заметила кое-что, чего раньше не видела.
Фото обрезано.
Аккуратно, с двух сторон.
С той стороны, где стоял Геннадий Александрович, не хватало человека. В кадр попал край рукава, почти незаметный на фоне пиджака гендиректора. Костюмы были практически одного цвета. С другой стороны снимок, видимо, обрезали для симметрии.
— Интересно… Кто это?
Снимок был точь-в-точь, как в кабинете. Кого же отрезали с этого праздника жизни?
Аня окончательно расковыряла сырник, съела половину, второй пришлось доедать мне. Несмотря на усталость и капризы дочки, уходить не хотелось. Среди людей я чувствовала себя в безопасности.
Дочка перемазалась джемом, и я наклонилась, вытирая мордашку салфеткой, а когда подняла глаза, чуть не рухнула под стол. За окном кафе бдительно оглядывался мужчина в черном костюме.
Они не отстали.
Удостоверившись, что того, кто им нужен, нет в гостинице, начали обшаривать прилегающие улицы. Подхватив возразившую ревом дочку под мышку, я вместе с сумкой метнулась в туалет, пока они не догадались обшарить кафе.
В кабинке я поставила Аню на влажный кафель, а сама села на унитаз.
В Пекине сейчас ночь, мне жаль его будить, но больше не у кого спросить совета!
— Меня преследуют, — прошептала я, когда в трубке раздался заспанный голос Каца. В груди возник холодный спазм, словно ужас происходящего стал осязаем после того, как я произнесла это вслух. — Я убежала из гостиницы, сижу в кафе, эти люди обходят улицы.
— Не выходите, — сразу же сказал он. — Вызовите полицию и скажите, что вас преследуют.
— Я боюсь…
— Вам нечего бояться! — отрезал Эмиль. — Вы ничего противозаконного не сделали!