Стальной лабиринт

Именно тогда Константин впервые узнал на своей шкуре, как утомителен даже самый добрый человеческий интерес.

Именно тогда их семья — о которой каждый канал считал своим долгом сварганить репортаж, мол, «крепкие тылы героев» — начала прятать свой нероскошный быт, да и вообще перестала быть «обычной». Отныне и уже навек они стали называться «те самые Растовы, помнишь?».

Вскоре после аварии, в золотистом ароматном октябре, у Константина родился брат, которого назвали в честь прадеда по матери — Иннокентием.

Новорожденный показался Косте некрасивым и невинным — последнее в полном соответствии со своим шелковистым латинским именем.

В отличие от здорового, несмотря на некоторую врожденную хмурость Константина, Иннокентий родился совсем слабым. Диагностировали и врожденное заболевание…

«Болезнь Киссона-Ялинцева» — эту формулу несчастья Костя помнил с подготовительной группы детского сада.

Рождению брата Константин обрадовался.

Нет, тихо сопящий сверточек на руках матери не вызывал у него особых симпатий. Просто он заметил: после рождения розового червячка у окружающих почти не осталось на него свободного времени.

И это было здорово! Повышенное внимание родителей, да и чье бы то ни было, маленького Костю необычайно тяготило.

Чтобы побыть в одиночестве, Константин использовал любые предлоги.

Еще дошкольником он освоил роликовые коньки и научился плавать. В школе на карманные деньги приобрел первый велосипед, затем научился грести на каяке, и все это — не считая фехтования!

Дошло бы, конечно, и до подводного плавания. Но когда Константину исполнилось девять, его отец получил новое высокое назначение — стал директором термоядерной электростанции в славном русском городе Калуге.

Директором! Да еще и с переводом из окрестностей церемониальной столицы человечества в ближнее Примосковье. То есть — под бочок к столице подлинной, где принимались настоящие Решения с большой буквы, от которых зависело будущее десятков миллиардов людей на тысячах парсеков Рукава Ориона.

Но Константин по малолетству подобных материй не понимал. Неохотно покидал он родные острова — изумрудные, аквамариновые и волшебные. Горько плакал, прощаясь с ручной морской черепахой по имени Абама…

До этого в России он бывал всего лишь пару раз — родители возили к дедушке и бабушке, в Южно-Сахалинск. Константин, смуглый, скуластый и большелицый, как настоящий полинезиец, не представлял, как он будет жить без каноэ и можно ли кататься на велосипеде зимой…

Однако родители не спрашивали его мнения. Сборы заняли всего три дня.

Причина такой спешки была проста: одна из знакомых докториц, — а их среди подруг Марии Ивановны Растовой хватало, — высказала предположение, что младшему брату Константина Кеше категорически не подходит тихоокеанский тропический климат и что в генетически родных местах, среди берез и елей исконной Руси, русский мальчик Кеша, возможно, поправится. А тянущие боли, которые изводят его избыточно утонченную нервную систему, уменьшат свою убийственную интенсивность.

Отчасти эти ожидания оказались обоснованными, отчасти нет.

Состояние Кеши и впрямь стабилизировалось, но полное выздоровление не наступало, да и о самой его возможности все еще спорили по конгрессам именитые ученые…

Так или иначе, Константин теперь носил шапку-ушанку и ходил в обычную калужскую школу.

Поначалу сверстники чурались новенького с неестественным загаром — говорили: «задается», «зазнайка», «грубиян».

Затем смеялись над его распевным тихоокеанским акцентом.

Но вскоре мужская половина пятого «Б» по достоинству оценила смекалку новенького и его физическую силу.

Тем более что Константин охотно приглашал одноклассников к себе домой: играть в деберц, стрелять из лука, плавать в бассейне с противотоком, а еще — учил фехтовать и боксировать (и тем и другим Константин увлекался с недетской пылкостью). Даже по калужским меркам семья Растовых жила богато: трехэтажный дом с рощей адаптированных платанов, собственный причал, домработница, садовник. Гости не выводились!

Подросший Кеша глядел на эти галдящие делегации с опасливым недоумением закоренелого интроверта.

Совместных игр братья никогда не затевали — Константину было строго наказано «ни во что малыша не втягивать», да и сам Кеша не особенно стремился во что-либо втянуться…

Младший Растов все больше читал, глядел в планшет или телескоп, дальним прогулкам по пахнущему плесенью и хвоей грибному лесу предпочитал сидение в парке с книгой и бутылочкой ситро, а рапире — шахматную доску.

Когда Кешу «похитили» (слово «инопланетяне» из этой формулы родители Кости постоянно и как бы по забывчивости теряли), — а случилось это, когда Кеша отдыхал в Крыму, в лагере «Артек», — Костя находился совсем недалеко от места похищения.

Он как раз проходил стремительный Керченский пролив на паруснике «Гото Предестинация», копии первого русского линейного корабля Петровской эпохи. Константин был на том паруснике матросом, и это был его второй морской поход.

Впереди у него было еще три таких.

В перерывах между походами Константин мечтал о кругосветке…