Сталинский неонеп

О том, что в середине 30-х годов ряды оппозиционеров не редели, а пополнялись, свидетельствует ряд мемуарных источников. Так, в воспоминаниях меньшевика Гольца рассказывается, что после массовых арестов оппозиционеров по всей стране было отобрано несколько тысяч человек для отправки в воркутинские лагеря. Огромный этап был доставлен в Архангельск несколькими эшелонами, состоявшими не из традиционных «столыпинских» вагонов, а из простых товарных, лишённых элементарных удобств, даже раздельных помещений для мужчин и женщин. В Архангельске заключённых набили в несколько старых барж и буксиров, которые прибыли в первый крупный спецлагерь, созданный для обеспечения рабочей силой воркутинских шахт. Там все арестанты в возрасте старше 45 лет, которые по правилам техники безопасности не должны были допускаться на подземные работы, были признаны годными для таких работ [304].

О дальнейшей судьбе троцкистов в воркутинских лагерях сообщает публикация, появившаяся в 1961 году в «Социалистическом вестнике». В ней автор, даже тогда посчитавший нужным скрыть своё имя под инициалами Б. Д., рассказывал, что в этой зоне находилось несколько тысяч «ортодоксальных троцкистов», которые с конца 20-х годов содержались в ссылках и политизоляторах и «остались верны своим политическим целям и вождям до конца». Автор называл имена вожаков этой группы: Познанского — бывшего секретаря Троцкого, В. В. Косиора — одного из лидеров оппозиции 1923 года и брата члена Политбюро С. В. Косиора и др.

Помимо «настоящих троцкистов», по словам Б. Д., только в лагерях Воркутинской зоны насчитывалось более 100 тысяч заключённых, которые «прежде, будучи коммунистами и комсомольцами, примыкали к троцкистской оппозиции», а затем «вынуждены были раскаяться в своих „ошибках“ и отойти от оппозиции». Кроме того, там находились тысячи людей, «никогда формально не состоявших в компартии и только в период обостренной борьбы оппозиции примкнувших к её платформе и до конца связавших себя с её судьбой» [305].

Значительное число троцкистов находилось и в лагерях Колымской зоны. Магаданский литератор A. M. Бирюков, тщательно изучавший историю этих лагерей, пишет: «История того, как доставили на Колыму шесть тысяч… заключённых троцкистов, как искали они здесь справедливости (хотя бы в предоставлении статуса политзаключённых), как пытались продолжать борьбу со сталинизмом и как были уничтожены в течение считанных лет — грандиозна даже на фоне всенародной трагедии» [306].

Среди колымских троцкистов находилась Т. И. Мягкова, арестованная в июне 1936 года на месте ссылки и приговоренная Особым совещанием к пяти годам заключения в лагерях.

В первые месяцы пребывания Мягковой на Колыме начальником колымских лагерей был старый большевик Э. П. Берзин, а начальником секретно-политического отдела Магаданского УНКВД (ведавшего судьбой арестованных троцкистов) — бывший начальник Ленинградского СПО А. А. Масевич, осуждённый по делу ленинградских чекистов. Благодаря их усилиям режим для политзаключённых был ещё относительно мягким: они могли работать по специальности и получать ту же заработную плату, что и вольнонаёмные. Это давало возможность Мягковой посылать деньги в Москву — своей матери и 12-летней дочери — и в Соловецкий лагерь, где находился её муж М. Н. Полоз, осуждённый в 1934 году как «украинский националист».

В письмах родным Мягкова писала о своих надеждах на скорое освобождение. Однако в действительности она отдавала себе трезвый отчёт в том, что ожидает её и её товарищей. Находившаяся с ней в одном бараке «неразоружившаяся» троцкистка М. Г. Варшавская, которой посчастливилось после 25 лет пребывания в ссылке и лагерях дожить до освобождения и реабилитации, вспоминала, как Мягкова говорила Масевичу: «Нас скоро уничтожат, но уничтожат и вас — за то, что вы знаете, что мы не убивали Кирова» [307].

Стремясь избавить Мягкову от начавшихся расправ над арестованными троцкистами, Масевич в начале 1937 года перевел её в дальний посёлок Ягодное. Однако спустя несколько месяцев Татьяна Ивановна была там арестована и подвергнута переследствию. В вынесенном ей смертном приговоре среди новых «преступлений», вменявшихся ей в вину, значилось лишь то, что она держала длительную голодовку и «систематически устанавливала связь с заключёнными троцкистами».