Сталинградские были

Он приложил винтовку к плечу, чуть повел стволом и спустил курок. Ворона, кружившаяся над лесом, перевернулась и камнем полетела вниз.

— Здорово! — похвалил младший лейтенант. — В армии вы давно?

— Два месяца, товарищ младший лейтенант.

— В бою еще не были?

— Не приходилось.

— Ничего, освоитесь! А сейчас собирайтесь. Стемнеет немного, начнем переправляться на тот берег.

Сердце у Говоркова дрогнуло, но он не подал виду. Деловито поднял с земли вещевой мешок, вскинул на ремень винтовку и, обращаясь к ней, сказал:

— Пойдем, милая. Ты небось тоже настоящего дела не видела.

У переправы пришлось подождать, когда совсем стемнеет. Немцы пристально следили за рекой. Появление группы или даже одного бойца, большой или маленькой лодки вызывало шквал минометного и пулеметного огня. Фашистские самолеты, словно коршуны, высматривали добычу и охотились за каждым суденышком, за каждым человеком, появившимся у переправы. Поэтому днем Волга замирала, и всякое движение по ней возобновлялось только ночью.

Ждали, сидя в кустах, ямах, бомбовых воронках, в наскоро отрытых щелях. Людей собралось много, и все беззвучно смотрели на багровое пламя за правым берегом, на Волгу. Вода в ней была не черная, как бывает обычно в сумерках и ночью, а тоже багровая, словно смешанная с кровью.

— Не война, а сплошное светопреставление, — горестно вздыхал пожилой боец с большими усами. — Днем темно от дыма и смрада, ночью светло от огня и пожарищ… Вода в кровь превращается!.. А смертей небось сколько!..

— Без смертей в бою не обойдешься, — перебил его боец помоложе. — Сдюжить бы только.

— Обязательно сдюжим, — авторитетно заявил младший лейтенант Котов. — Весь народ поднялся на помощь нам, сталинградцам. Идут поезда с войсками, идет вооружение, продовольствие.

Стемнело. Откуда-то вывернулся маленький катер. Он подошел к левому берегу, уцепился за пятидесятитонную баржу и, напрягая все свои силенки, потащил нас вверх.

Когда баржа стала подходить к причалу правого берега, из щелей, блиндажиков и других укрытий к ней кинулись старики, женщины с детьми на руках. Все были грязные, истерзанные и тянули руки к барже.

У Говоркова сжалось сердце. Он уже ничего не видел и не слышал. Все заволокла мысль о доме, о детях. «Неужели и их ждет такая участь?.. А все может быть… Не останови его здесь, он придет и в мой дом, уничтожит и моих детей».

— Ну нет, этому не бывать! — зло выпалил Говорков и с баржи первым побежал к окопам, расположенным за железнодорожной насыпью. Гитлеровцы открыли пулеметный огонь. Бойцы припали к земле и глубоко втянули головы в воротники шинелей.

— Вперед! — крикнул Котов. — Накроет!

Говорков вскочил и бросился дальше. Над его головой свистели пули, визжали осколки. Он то с ходу падал на землю, то поднимался и снова бежал, жадно хватая воздух широко открытым ртом. Губы у него пересохли, на зубах противно хрустел песок, а по спине растекался холодный пот, вызывая озноб в разгоряченном теле. Наконец он достиг окопа и с разбегу прыгнул туда.

— Ну как? — спросил командир взвода.

— Настроение, как говорят, бодрое.

— Вот и хорошо! Бодрое настроение дороже двух батальонов, — пошутил Котов.

— Хорошего мало, а лучшего, должно быть, не предвидится, — сказал Говорков, расстегивая ворот гимнастерки.

Отдышавшись, он положил перед собой на бруствер винтовку и стал беспокойно вглядываться туда, где находился враг.

В темноте ему чудилось, что немцы делают под покровом ночи перебежки, переползают вдоль линии окопов, шепчутся где-то почти рядом. И хотя он каждый раз убеждался, что это игра воображения и что никого вблизи нет, все-таки нервная дрожь пробегала по спине. Он отводил глаза в сторону, но легче от этого не делалось. Над городом стояло огромное зарево пожара, и отблеск его разливался далеко вокруг. Над заводским районом висели гирлянды ракет. Они беспрерывно вспыхивали, отчего свет, отбрасываемый ими, вздрагивал и колебался. Где-то выше ракет гудели ночные бомбардировщики, а еще выше простиралось темное небо, усеянное яркими звездами. Звезды тоже вздрагивали. Порой стремительно падал метеор, оставляя за собой длинный светящийся след.

Говорков вспомнил старую примету, будто если кто насчитает двенадцать падающих звезд, то обязательно исполнится все, что бы он ни пожелал. Сейчас у него было одно желание — уснуть. Сон же никак не приходил, хотя уже много-много звезд пробороздило небо.

На рассвете послышались тревожные голоса:

— Воздух!..

— Воздух!..

Вскочив на ноги, Говорков торопливо застегнул шинель.

— А может, это наши, а? — проговорил он, подняв вверх голову.

— Ложись! — раздался властный голос командира, и кругом все словно вымерло.

Головной бомбардировщик развернулся в ясном утреннем небе и круто пошел в пике.

Земля дрогнула… Вокруг забили огромные фонтаны земли и дыма. Еще не рассеялись дым и пыль от бомбового удара первого самолета, а уже завыли другие, включив душераздирающие сирены.

Говорков, плотно прижимаясь ко дну окопа, яростно ругал зенитчиков за их недолеты и перелеты.

— Перестань, вояка! — сказал кто-то рядом. — Других поносишь, а сам голову поднять боишься!