По своей сути эти навязчивые идеологические клише были повторением, хотя и в модифицированной форме, ленинско-сталинского канона: СССР всегда и во всем превосходит весь мир, поскольку строит самый передовой социальный строй; капиталистические державы, предчувствуя неизбежность своей гибели, в любой момент готовы развязать войну против родины социализма. Прошедшая война и постепенное втягивание мира в новую холодную войну стимулировали воспроизводство именно таких идей.
Многолетние исследования холодной войны, особенно активизировавшиеся после открытия архивов бывшего СССР и других стран советского блока, дали внушительные результаты. Однако споры о причинах и виновниках холодной войны, мотивах и расчетах лидеров противостоявших в ней держав вряд ли когда-нибудь завершатся согласием. Сама холодная война была не событием, имевшим очевидное начало, а процессом. Мировые лидеры, вовлеченные в этот процесс, руководствовались не только фундаментальными интересами своих стран, но реагировали на конкретные, часто неожиданные ситуации такими же часто неожиданными и нелогичными решениями. Сталин не являлся исключением.
У конфликта бывших союзников в борьбе с нацизмом было много предпосылок – полная несовместимость общественных систем, боязнь экспансии другой стороны, память о сравнительно недавнем противостоянии в предвоенные годы и взаимная потребность во враге. События развивались не в пользу их сближения. Атомная монополия США, нежелание американцев допустить русских к участию в оккупации Японии и многие другие препятствия раздражали Сталина. Может быть, Соединенным Штатам «нужен не союзник, а сателлит в Японии? Должен сказать, что Советский Союз не подходит для этой роли […] Будет честнее, если СССР вообще уйдет из Японии, чем оставаться там в роли мебели», – выговаривал Сталин американскому послу А. Гарриману во время их встречи на южной сталинской даче в октябре 1945 г. [772] Эти претензии Сталина, его слабо прикрытое стремление силой советизировать Восточную Европу, опираясь на Красную армию и местных коммунистов, в свою очередь раздражали западных лидеров. Свою роль играло принципиальное неприятие советского коммунизма.
Трудно сказать, что могло бы предотвратить полный разрыв столь разных систем. Определенные тактические расчеты и текущие политические факторы лишь отодвигали момент открытого противостояния. К их числу относились союзнические иллюзии западного, но вряд ли советского общественного мнения, которое не играло никакой роли. Определенную осторожность Сталин проявлял до тех пор, пока надеялся на определенные уступки со стороны союзников, прежде всего по вопросам экономической помощи и репараций с Германии. Разруха и голод в СССР придавали этой помощи особую ценность. Внутренняя ситуация в Восточной Европе, попавшей в сферу советского влияния, ее тяжелое экономическое положение, в том числе голод, наличие там влиятельных антикоммунистических сил также заставляли действовать с оглядкой. Однако нет серьезных оснований считать эту временную осторожность отражением того, как Сталин планировал вести себя в дальнейшем в восточно-европейских странах.
В личных отношениях с западными лидерами Сталин в первый послевоенный период вел себя сдержанно и старался маневрировать. Он предпочитал перекладывать «грязную» дипломатическую работу на плечи Молотова, заставляя именно его говорить «нет» в острых переговорных ситуациях. Сам же Сталин периодически шел на демонстративные уступки, позволяя Западу не терять свое лицо и не обрывать переговорный процесс. Как и во время войны, Сталин пытался играть на американо-британских противоречиях. В апреле 1946 г., после фултонской речи Черчилля, Сталин встретился с американским послом в Москве. Получив в подарок безопасную бритву и транзисторный радиоприемник, Сталин ответил порцией «дружеских» предупреждений. «Черчилль и его друзья», посетовал он, могут столкнуть США с СССР, преследуя свои интересы[773].
Однако такие дипломатические уловки неумолимо разрушались под напором реальных событий. В ответ на давление Сталина на Иран, Турцию и отчасти Грецию активизировалась американская политика в Европе, подкрепленная программой экономической поддержки (план Маршалла). Ответом Сталина на консолидацию Запада был отказ СССР, а под его нажимом – и других восточно-европейских стран, от плана Маршалла и создание международной коммунистической организации – Коминформа. На учредительной конференции Коминформа Жданов озвучил сталинский тезис о разделении мира на «два лагеря»[774]. Союзнические отношения уступали место традиционной концепции противостояния мировому империализму.