Сталин. Жизнь и смерть

«Милая, дорогая моя Аннушка, ненаглядная моя. Я пишу тебе уже накануне процесса и пишу тебе с определенной целью, которую подчеркиваю тремя чертами: что бы ты ни прочитала, что бы ты ни услышала, сколь бы ужасны ни были соответствующие вещи, что бы обо мне ни говорили, что бы я ни говорил – переживи все мужественно и спокойно. Подготовь домашних, помоги им, я боюсь и за тебя и за других, но прежде всего за тебя. Ни на что не злобься, помни о том, что великое дело СССР живет и это главное, а личные судьбы преходящи и мизерабельны по сравнению с этим. Тебя ждет огромное испытание, умоляю тебя, родная моя, прими все меры, натяни все струны души, но не дай им лопнуть, ни с кем не болтай ни о чем. Ты самый близкий, самый родной мне человек. И я прошу тебя всем хорошим, что было между нами: чтоб ты сделала величайшее усилие, величайшим напряжением души помогла себе и домашним пережить страшный этап. Мне кажется, что отцу и Наде не следовало бы читать газет за соответствующие дни: пусть на время как бы заснут… Если я об этом прошу, то поверь, что я выстрадал все, в том числе и эту просьбу, и что все будет, как этого требуют большие и великие интересы. Я в огромной тревоге за тебя, и если бы тебе разрешили написать мне, передать мне несколько успокоительных слов по поводу высказанного, то эта тяжесть свалилась хоть несколько бы с моей души. Об этом прошу тебя, друг мой милый. Распространяться сейчас о своих чувствах неуместно, но ты и за этими строками увидишь, как безмерно, глубоко я тебя люблю».

Передавать письмо его жене никто не собирался, ибо безмерно любимая Бухариным Аннушка уже была арестована.

Только через 54 года старой женщине вручат письмо, которое когда-то писал ее муж молодой красавице Анне Лариной.

Почти полстолетия имя ее мужа будет ругательством в стране, которую он основал. Этого требовали «большие и великие интересы», перед которыми «личные судьбы преходящи и мизерабельны».

А потом был последний процесс знаменитых большевистских вождей. Дело истребления соратников Ильича подходило к концу. Процесс стал завершением созданного Хозяином триллера.

Как положено в конце повествования, все было разъяснено, все сюжетные линии сведены воедино. Бухарин и Рыков, оказалось, сотрудничали сразу с троцкистами-зиновьевцами, с немецкими шпионами, с Тухачевским и прочими военачальниками, с националистическим подпольем и с вредителями в НКВД в лице Ягоды и его людей. Так что одной из «звезд» процесса стал главный организатор предыдущих процессов – Ягода. Ему придали «врачей-убийц, осуществлявших его коварные замыслы». В этой роли выступили известнейшие врачи, имевшие несчастье лечить «кремлевских бояр», – Плетнев, Левин, Казаков и прочие.

На все народные вопросы постарался ответить Хозяин. Например, обвинялся нарком земледелия Чернов, прославившийся во время коллективизации террором в деревне. Теперь ироничный Автор предложил врагу бухаринских идей участвовать в процессе вместе с Бухариным. Откуда ужасы коллективизации? И Чернов каялся: рассказывал, как сознательно искажал верную политику коллективизации по заданию Бухарина и Рыкова.

Отсутствие масла, постоянные перебои с хлебом – почему все это в стране социализма? И вот уже глава Центросоюза Зеленский кается: все случилось в результате вредительских заданий, которые он получил от правых.

Есть известная версия: Хозяин наблюдал за процессами. «Над сценой зала было несколько небольших окошек, завешенных темной тонкой тканью. Скрываясь за этими занавесками, можно смотреть сверху в зал, а из зала было видно, как за тканью вьется дымок – дымок его трубки», – писал очевидец.

Что ж, вполне возможно и даже естественно. Главный режиссер должен наблюдать за спектаклем.

Видимо, учтя слабое место предыдущих зрелищ – подозрительную готовность обвиняемых во всем соглашаться с обвинением, – в этот процесс были введены «неожиданности».

Н. Крестинский, член ленинского ЦК, вдруг заявляет: «Я не признаю себя виновным… я не совершил ни одного из тех преступлений, которые мне вменяются».

Зал ошарашен. Но Режиссер не позволяет слишком долгих эффектов. Уже на следующий день Крестинский заявил: «Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным… Вчера под минутным чувством ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых… я не в состоянии был сказать правду…»