Сталин. Вся жизнь

– Да, с ходу это не удается сделать, но после подтягивания новых сил мы, безусловно, разгромим».

И все чаще Хозяин срывается: это теперь его обычное состояние.

«Сталин стоял у карты, его соратники смотрели укоризненно в его спину. Они не успевали сделать одно, как он поручал другое».

Он решил: пора прекращать игру. Пора начинать осторожно говорить правду, пока народ еще не смеет сказать ее сам.

«Мы утешали себя надеждой, что враг вот-вот будет остановлен и разбит, а он продолжает лезть вперед…» – Сталин умолк, он выглядел бледным и расстроенным».

Черная столица

Чадаев: «24 июня в 3 часа ночи была объявлена воздушная тревога. Командующий зоной ПВО сообщил, что на Москву идет группа самолетов, заревели сирены, население укрылось в бомбоубежищах, зенитная артиллерия открыла огонь…»

И сбитые самолеты, чертя горящий след, падали на землю.

«Но уже вскоре все разъяснилось. Командующий ПВО позвонил: «Наши тут немного поднапутали, оказалось, мы стреляли по своим возвращавшимся с бомбардировки самолетам».

Чадаев не добавил: и успешно сбили их. Уже в первые дни войны обстановка паники и ужаса пришла в Москву. На окнах маскировка, фонари не горят. «Рай для влюбленных – можно целоваться посреди улицы», – писал поэт.

«25 июня Поскребышев срочно вызвал меня в приемную Сталина. Надо было сделать протокольную запись. Я сразу же вошел в кабинет. Кроме Сталина, Тимошенко и Ватутина, никого не было. Ватутин заканчивал доклад.

– Если резюмировать коротко, то положение на фронтах крайне тяжелое. Не исключено, на какое-то время оно станет еще более тяжелым… – сказал Сталин.

После этого Тимошенко спросил Сталина: отправлять ли на передовую позицию его сына Якова, который очень туда просится.

– Некоторые, – молвил Сталин, сдерживая гнев, – мягко говоря, чересчур ретивые работники всегда стремятся угодить начальству. Я не причисляю вас к таковым, но советую вам впредь никогда не ставить передо мной подобных вопросов».

Что ему сын! Его страна гибла! Гибла Великая мечта!

Как всегда, он привычно пытается заниматься всем. Чадаев: «К примеру, он занимался выбором конструкций снайперской и автоматической винтовки, какого типа пригнать к ней штык – трехгранный или ножевой… Когда я приходил к Сталину, у него, как правило, были Молотов, Берия, Маленков… Вопросов никогда не задают. Сидят, слушают».

Но теперь он платил за рожденный им всеобщий страх.

«С фронтов поступала информация… В донесениях, как правило, занижались наши потери и преувеличивались потери врага. Все это вселяло в него убеждение, что, неся такие потери, враг не может их долго выдержать и скоро потерпит поражение».

Между тем немцы стремительно шли вперед. Говорили о скором падении Минска. Это значит: падет и Смоленск – и тогда открыт путь на Москву.

«В эти дни Сталин часто вызывал к себе руководителей наркоматов. Он ставил большие задачи и требовал их выполнения в короткие сроки, не считаясь с реальностью. И люди часто выходили из его кабинета подавленными».

Он все чаще ловил за спиной переглядку членов Политбюро. Страх кончался – он должен был что-то предпринять…

Чадаев: «Утром 27 июня члены Политбюро, как обычно, собрались у Сталина. После окончания заседания… я вышел из кабинета и увидел в окно, как Сталин, Молотов и Берия садились в машину. Чуть помедлив, Поскребышев сказал: «Видно, уже немцы взяли Минск». Вскоре позвонил правительственный телефон, и Поскребышев пояснил, что звонил Власик – начальник охраны Сталина – и сообщил, что Хозяин, а также Маленков, Молотов и Берия находятся в наркомате обороны. Потом мне рассказал Ватутин, что их появление… было встречено с большим недоумением. Работники наркомата, увидев Сталина, останавливались в настороженном оцепенении, не в силах постигнуть – наяву ли они видят Вождя. (Они помнили недавний смерч, пронесшийся по наркомату и уничтоживший их предшественников. – Э.Р.)… Войдя в кабинет Тимошенко, Сталин тут же сообщил, что они прибыли для ознакомления на месте с поступающими сообщениями с фронтов и выработки дополнительных мер…

Сталин молча стоял у оперативной карты, и было видно, что он сдерживает гнев и бешенство. По знаку Тимошенко в кабинете остались Жуков и Ватутин.

– Ну что там под Минском? Положение не стабилизировалось?

– Я еще не готов докладывать.

– Вы обязаны постоянно видеть все как на ладони и держать нас в курсе событий, сейчас вы просто боитесь сообщать нам правду.

Жуков, еще будучи до приезда Сталина во взвинченном состоянии, вспылил:

– Товарищ Сталин, разрешите нам продолжать работу.

– Может, мы вам мешаем? – вклинился Берия.

– Вы знаете, – раздраженно произнес Жуков, – обстановка на фронтах критическая, командующие ждут от наркомата указаний, и потому лучше, если мы сделаем это сами – наркомат и Генштаб».

Дальше последовала открытая перепалка.

«Берия (запальчиво):

– Указания можем дать и мы. Жуков:

– Если сумеете – дайте.

– Если партия поручит – дадим, – сказал Берия.

– Это если поручит, – не меняя резкости тона, ответил Жуков, – а пока дело поручено нам.

Наступила пауза. Жуков подошел к Сталину: