Сталин. Вся жизнь

Вождь, ставший мишенью стихов Мандельштама, размашисто пишет на письме Бухарина: «Кто дал им право арестовывать Мандельштама? Безобразие». Именно так должен был написать бывший поэт об аресте другого поэта, пусть даже его оскорбившего. А далее случилось обычное «чудо»: приговор Мандельштаму был тотчас пересмотрен. И новый ход: он сам звонит Пастернаку. Поэт растерян: разговаривать со Сталиным – совсем не то, что просить Бухарина.

– Дело Мандельштама пересматривается, все будет хорошо, – говорит Сталин. – Почему вы не обратились в писательскую организацию или ко мне? (Он друг поэтов, а не какой-то Бухарин. – Э.Р.) Если бы я был поэтом и мой друг попал в беду, я бы на стену лез, чтобы помочь.

– Писательские организации не занимаются этим с двадцать седьмого года, а если бы я не хлопотал, вы бы, вероятно, ничего не узнали, – отвечает Пастернак и далее говорит по поводу смысла слова «друг», желая уточнить свои отношения с Мандельштамом, которые, как он считает, не вполне подходят под дружеские.

– Но ведь он же мастер? Мастер? – спрашивает Сталин.

– Да дело не в этом, – уклоняется Пастернак, стараясь понять, куда ведет беседу этот ужасный человек.

– А в чем же?

– Хотелось бы с вами встретиться, поговорить.

– О чем?

– О жизни и смерти. Хозяин бросил трубку. Молотов: «О Пастернаке. Сталин позвонил мне и сказал: «Не сумел защитить своего друга».

Добавим: сказал с удовольствием.

И опять говорили: как благороден Хозяин! Никто не смел подумать: неужели он и вправду мог не знать об аресте знаменитого поэта – он, который контролировал все! Конечно, и арест, и первый приговор – все по его приказанию. Но история эта стала для него своеобразным тестом… Он понял: осмелели! Поверили в потепление!

Он еще не сумел до конца усмирить интеллигенцию. Но страх Пастернака – самого смелого из них – доказывал: сумеет!

Усмирить до конца – это значит научить их не замечать арестов друзей?

Нет, это значит научить их славить аресты друзей.

Он мог подвести итоги. Система, им созданная, сработала. Пирамида партийных хозяев во главе с Богохозяином провела индустриализацию и коллективизацию в кратчайшие сроки. Охранительные механизмы системы – административно-карательный и пропагандистско-идеологический – действовали эффективно. Первый уже в страшном 1932 году полностью контролировал ситуацию. Второй механизм еще формировался: великий идеологический фронт, куда должны влиться созданные им армии – творческие Союзы… Но и на этом фронте все неплохо.

Да и простые люди в стране уже многому научились за эти годы. К примеру, видя голодающих – не видеть их. Получая нищенскую зарплату, ютясь в квартирах-сотах, выстаивая очереди за продуктами – знать, что они живут в самом прекрасном в мире государстве. В стране всемогущего ГПУ – ощущать себя самыми свободными.

Но главная часть системы – партийная пирамида – Сталина уже явно не устраивала. Среди руководителей было много ворчащих феодалов, развращенных всевластием в дни революции, с тоской вспоминающих поверженных кумиров. И фронда, которая поднималась в 1932 году, доказывала, как все зыбко… XVII съезд окончательно доказал: чтобы усмирить страну до конца, необходимо преобразить партию.

Механизм преображения уже был создан. Успешные процессы над интеллигенцией – прекрасная генеральная репетиция, которую провели они сами, те, с кем он решил расстаться…

А пока, весь 1934 год, шла передышка перед решительным наступлением. Потепление продолжалось. Пусть порадуются, обнаглеют враги…

Третий учитель

В 1933 году Гитлер стал рейхсканцлером Германии.

С первых дней существования большевистской России из-за ее международной изоляции все мысли лидеров были устремлены на внутреннюю политику. Но Германия была особой страной для большевиков.

Придя к власти при помощи немецких денег, они мечтали осуществить парадоксальный план: сбросить давших им деньги «немецких империалистов» и присоединить Германию к Союзу пролетарских республик. На карте мировой революции Германии отводилось первое место. Ее разгром в Первой мировой войне сделал эту мечту реальной. На Версальской конференции, где немцы приняли унизительные условия мира, Ллойд-Джордж распространил меморандум: «Величайшая из опасностей, которую я вижу в нынешней ситуации, состоит в том, что Германия может соединить свою судьбу с большевизмом и поставить свои ресурсы, мозг, огромные организаторские способности на службу революционным фанатикам, мечтающим силой оружия завоевать мир для большевизма». И действительно, революция несколько раз реально грозила Германии…

Потом, когда надежда на революцию исчезла, обоих европейских изгоев – большевистскую Россию и потерпевшую поражение Германию – начали связывать экономические и военные интересы. По Версальскому договору немцы не имели права создавать в своей стране танковые и летные военные училища – теперь они создавали их в России. Здесь появились тайные филиалы немецких военных заводов, здесь идут секретнейшие опыты – создается немецкое химическое оружие.