Сталин против рептилоидов

— А дальше будет нужно много оружия, очень много. А для этого потребуется три вещи: образование — наука — промышленость — рассказывал Бердяев. — И главное, всё нужно будет делать одновременно, времени у Вас не будет.

— Они ж мне не позволят это сделать.

— Абсолютно верно! А Вы говорите, что неспособный, — смеялся Сорокин. — Конечно, не позволят, они не дураки. Да вот только индустриализацию они сами начнут, чтобы Троцкого свалить. И свалят, поверьте нам, без Вас свалят. А вот как свалят, так уж Вы тут не теряйтесь, начинайте и их выводить. Сначала главных самых, Бухарина, Рыкова, Тухачевского. А потом и всех мелких к ногтю подводите. А пока они Троцкого валят, Вы людей-человеков на ключевые позиции в партии ставьте. Они в запале борьбы и не обратят на то внимания.

— А уж как почувствуете силу, сметайте их всех, и быстро! — снова заговорил Бердяев.

— И беспощадно, — добавил Сорокин, — они нас никогда не щадили.

Сталин стоял ошарашенный и пытался курить незажжённую трубку:

— Легко у вас всё, — наконец произнёс он, — говорят, что писали на бумаге, да забыли про овраги.

— Мы теоретики, а про овраги Вам, практикам думать. — Заявил Вернадский.

— Понятно, — Сталин, наконец, раскурил трубку.

— Кстати, как начнёте очищать страну, очищайте сразу во всех направлениях, начинайте с армии и партии, но и госаппарат не забывайте. — Сказал Бердяев.

— Ничего не забывайте, ни науку, ни промышленность. Вообще никого не забывайте. Ведь они везде! — добавил Вернадский.

— И имейте ввиду, — подхватил Бердяев, — как только Вы начнёте освобождать страну от ящеров, сразу пойдёт отсчёт.

— Какой ещё отсчёт? — спросил Сталин.

— Отсчёт времени до войны.

— До какой войны? — снова интересовался Иосиф Виссарионович.

— До большой войны — продолжил Бердяев. — Мы не знаем, кто на нас нападёт, но знаем, что устроят нам войну англосаксонские ящеры.

— Как всегда, англосаксы, — задумчиво произнёс Сталин.

— Как всегда, они. Так, что оружия нам понадобится много — произнёс Сорокин. — Товарищ Сталин, Вы должны быть готовы к этой войне. Хоть надорвитесь, но постройте заводы. Нам нужны тысячи заводов.

— Да как я смогу это сделать? Тут и сам Ленин бы не справился. Может Иван Четвёртый или Пётр смогли бы. Но не я, я не такой, как они.

— Верно, Вы не такой. Совсем не такой — сказал Вернадский. — Иван был как полноводная река, промывал себе русло, тек, обтекал, искал себе путь. И сметал всё по молодости, когда сил хватало. А вот Пётр был не такой, он был пламень. Сам горел и людей вокруг зажигал, верили в него и горели с ним вместе.

— А я не река и не огонь, — сурово сказал Иосиф Виссарионович.

— Верно, — согласился Вернадский, — вы гидравлический пресс.

— Точно-точно, — оживился Бердяев, — верно Вас Володя охарактеризовал, в самую точку. Вы — пресс. Так и давите их, гадов. Методично и последовательно. И готовьтесь к большой войне, Вы должны победить. Иначе нас истребят, просто в назидание другим. Чтоб неповадно было руку поднимать на хозяев Земли. Истребят вместе с детьми. Всех до единого.

Было уже темно, стояла ночь, и дождь не утихал. Сталин шёл по Дворцовой набережной, промокший, задумчивый и с потухшей трубкой.

У перехода к Зимней канавке его ждал товарищ Андреев. Тоже промокший:

— Ну, что они вам сказал, Иосиф Виссарионович?

Сталин взглянул на него, чуть улыбнулся и сказал:

— Рассказали мне кое-что о гидравлических прессах. А что Вы знаете о гидравлических прессах, товарищ Андреев?

Андреев не ответил, задумался.

Проводник вагона, в котором ехала Ракель Самуиловна, знал, что у неё билет только до Ярославля. Но то ли забыл её высадить, то ли не хотел лишний раз с ней общаться. А на место её никто не претендовал. Так и поехала она дальше. Сидела, грела в ладони рюмку с глотком самогона и слушала рассказы дядьки Андрея Кондратовича и про партизанские времена, и про сложные таёжные промыслы. Старалась не плакать, чтобы не огорчать хорошего человека. Кивала понимающе. А к ночи прилегла на баул и заснула тихонько. А дядьке Андрею сон не шёл совсем, он накрыл Елену своим стареньким дореволюционным армяком и сидел напротив, не спал, чадил своей едкой самокруткой, глядел в темноту окна, утра ждал.

Так и просидел он почти всю ночь, не зная, что на станции Буй в поезд подсели два человека. Один высокий и сильный, видно, что из новых, из товарищей. Правая рука у него была забинтована, а лицо злое. Второй был смурной, кислый — видать, будь его воля, то и не садился бы он на этот поезд. Век бы его не видел. Но своей воли у него не было, и он от того страдал душой, или боязно ему было.

Эти двое нашли начальника поезда, раненый показал ему бумагу. Начальник поезда обомлел, взял под козырёк и они втроём пошли по поезду искать молодую бабу, что села в Москве. Начальник поезда открывал купе своим ключом, осматривали всех, и ежели встречали молодую женщину, светили ей по-хамски фонариком лицо, и второй, что был с тем, у которого было злое лицо, говорил татарским говором:

— Не-е, не она. Та красивая была, а эта корова коровой.