Сталин против рептилоидов

Звонили всякие товарищи, даже те глотки, которых он разорвал бы собственноручно, доведись случай. Но сейчас он спокойно и корректно отвечал им на их вопросы, вежливо отказывался от помощи, объяснял ситуацию. А они выражали соболезнования. И требовали массовых и показательных акций. Толмачёв успокаивал их, говорил, что сейчас, когда контрреволюция побеждена и военный коммунизм в прошлом, вспышки красного террора нецелесообразны, и даже вредны для общего дела. Товарищи соглашались с ним, но, тем не менее, настаивали на самой суровой каре для совершивших убийство и всех прочих как-либо причастных к нему. Владимир Николаевич обещал, что наказание будет самым суровым и показательным. И что никто не уйдёт от заслуженной кары. Потом клал трубку и ждал следующего звонка. И так раз за разом. Пока в дверь не постучались.

— Войдите, — разрешил Толмачёв.

Вошёл секретарь с листом бумаги и доложил:

— Телефонограмма из Стола регистраций.

— Хм, — удивился Владимир Николаевич, — быстро они…

— Работали все. Как узнали, кому необходима информация, так бросили все остальные работы, и даже приём граждан, — пояснил секретарь и положил лист на стол.

И вышел.

Толмачёв загляну в лист и обнаружил там шесть пунктов. Да, в Москве проживало шесть женщин с Именем Ракель Самуиловна и в нужном возрасте. Шиленгир, Фифель, Ковалёва, Незабудка, Брусис и Верейко.

Что ж, информация у него была, нужно было теперь организовать осмотр этих гражданок. Для этого ему нужна была оперативная группа и шофёр Ибрагим, который должен был опознать убийцу. Он готов был уже позвать сотрудника, но тут у него опять зазвонил телефон.

Трубку товарищ Толмачёв сразу не взял — сначала немного покрутил головой, разминая шею, так он готовился к очередному разговору с товарищем, пылающим праведным гневом. И когда был готов, начал:

— Толмачёв.

И, честно говоря, обрадовался, услышав в трубке голос Жирного, а не какого-то разгневанного соратника по борьбе.

— Жирный, ну? Есть результаты?.. Так, говори, записываю… Незабудка. Незабудка, хорошо.

Он взял карандаш и обвёл в листе имя, что значилось под четвёртым номером.

— Ракель Самуиловна Незабудка. Что-нибудь узнали про неё?.. Что? Брала три червонца за визит. Ещё что-нибудь?.. Красивая? Неудивительно, кто бы стал платить такие деньги, не будь она красавицей. Ещё что?.. Что⁈ Что она брила?

Товарищ Толмачёв побледнел, даже посерел. Голос его стал резок.

— Товарищ Жирный, у меня создаётся впечатление, что Вы не до конца осознаёте важность задания. А задание очень важное, и для Вас в первую очередь. А Вы чем там занимаетесь? А? Приметами? Какая это примета⁈ Вы идиот, товарищ Жирный! Выбритая женская промежность это не примета, как бы Вы её искали, мне любопытно взглянуть, руководствуясь такой приметой? Замолчите и слушайте! А лучше запишите. Сейчас Вы едете сюда, забираете шофёра Ибрагима, чтобы её опознал он, а не вы, по своим идиотским приметам. Потом едете за Мадьяром и Фельдшером. Затем едете на Садовую-Спасскую в дом Аплаксиной. Там, в квартире тридцать шесть и проживает наша Ракель Самуиловна Незабудка. Как только Ибрагим её опознает, пусть Фельдшер с Мадьяром её освежуют. Живьём. Что? Пусть кожу с неё снимут, болван. Кожу привезёте мне, а саму её повесите ночью перед домом. Чтобы было убедительно и наглядно. Ясно вам? Всё поняли?

Он понизил тон, голос его стал мягкий и даже вкрадчивый.

— Вы всё поняли, товарищ Жирный? Всё? Я просто хочу, чтобы Вы, товарищ, действительно всё поняли и довели до сведения ваших людей, до всех людей, что ошибки должны быть исключены. Сегодня любая ошибка буде считаться непростительной. Непростительной, товарищ Жирный. Доведите мои слова до Чапы, Ефрема, Фельдшера, и Мадьяра. Каждое моё слово. Вам всё ясно, товарищ Жирный?.. Отлично. Выполняйте.

Он положил трубку. Толмачёв был доволен, что ему удалось быстро найти убийцу. Если удастся закрыть вопрос сегодня, то это успеет пойти в его личное дело. И близкие товарищи, да и оппоненты, будут его ценить значительно выше. Конечно, лучше было бы поехать и всё сделать самому. Но он не мог уйти от телефона. Телефон был важнее. Сильно важнее.

В автомобиле царило гнетущее напряжение. Или даже не гнетущее, а реальное электрическое. Арнольд Буханкин, сидя на переднем кресле рядом с шофёром, каждой секундой ждал молнии, которая должна была с треском и синим пламенем полыхнуть между задним диваном и водительским местом — между, белой, как скатерть, и ледяной товарищем Катей, и красным, как вечернее солнце, и пламенно злым товарищем Свиридом.

Товарищ Катя курила папиросу, забыв про мундштук, назло выпускала дым в спину товарища Свирида. А товарищ Свирид сидел в клубах дыма, вцепившись в руль. Он назло делал резкие манёвры автомобилем, от которых Ракель Самуиловну мотало из угла в угол по кожаному дивану, с чего она ещё больше ненавидела товарища Тыжных.

— А куда едем? — спросил товарищ Буханкин, надеясь начать хоть какой-то диалог, пока товарищ Тыжных не разбил их о новенький фонарь электроосвещения до смерти.