Сталин против партии. Разгадка гибели вождя

Согласимся, что ситуации патовая. Проблемы, которым требуется санкция высшей государственной инстанции — Политбюро, — растут, как снежный ком. Однако «коллективный руководитель» функционирует не более шести-восьми раз в месяц, сорок-пятьдесят часов из примерно пятисот возможных (за вычетом 240 часов необходимых человеку на сон), которыми располагают в течение того же месяца. Монарх, даже за трапезой или слегка приболев, в состоянии подумать и принять решение по тому или иному неотложному вопросу.

Таким образом, десятикратное преимущество во времени заранее гарантирует единоличному властителю победу в соревновании с властителем коллективным. И никакие ухищрения не способны помочь аутсайдеру нагнать лидера. Между прочим, без этих ухищрений не обойтись, поскольку они могут существенно сгладить главное противоречие (временной цейтнот) и обеспечить пусть относительную, но некую стабильность процессу коллективного управления.

Ухищрение первое — телефон. 3 февраля 1922 года Политбюро распорядилось членов руководящей пятерки опрашивать по телефону с трех до четырех часов дня, предварительно разослав им для прочтения «голосуемые предложения». Результаты голосования опросом по телефону секретарь ЦК вносил в протокол следующего заседания Политбюро.

Ухищрение второе — курьер. Нарочный с проектом документа на руках за два-три часа обегал всех членов Политбюро и возвращался с резолюцией каждого на нем, после чего секретарь ЦК оформлял голосование «вкруговую», как решение Политбюро, и вносил его в протокол ближайшего заседания ареопага.

Ухищрение третье — делегирование полномочий Политбюро нижестоящим структурам, каковыми были Оргбюро и Секретариат. Именно эта уловка и позволяла неуклюжей системе «коллективного руководства» держаться на плаву. Под расплывчатую «организационную» сферу компетенции обоих инстанций подвели ряд важнейших «политических» вопросов в первую очередь кадровые и финансовые. На Секретариат возложили основную задачу подбора кандидатур на ответственные посты; оценки смет (например, по резервному фонду СНК), циркуляров (например, об интегрировании кооперативов) и разного рода административных инициатив (например, преобразование области Коми в автономную республику). Малозначимые пункты повестки Секретариат решал самостоятельно, отсылая прочие на одобрение Оргбюро, которое имело право распоряжаться судьбой статей средней значимости, в том числе определять, кому в каком непромышленном губкоме по рекомендации ЦК секретарствовать или в какой стране быть консулом. Главных партийных аппаратчиков национальных ЦК, областных Бюро ЦК, ключевых региональных (промышленных) губкомов (Московского, Петроградского, Нижегородского и т. д.), коллегии наркоматов, редакции газет, полпредов, советников и секретарей в заграничных миссиях и иных высших чиновников утверждало Политбюро. Контроль за «правильностью» разрешения второстепенных проблем члены Политбюро осуществляли посредством знакомства с протоколами Оргбюро и Секретариата. Если что-то не нравилось, накладывалось вето, после чего вердикт, не удовлетворивший кого-то, пересматривался. Однако и этот громоздкий трехступенчатый механизм управления не поспевал за жизнью, часто буксуя (по многим вопросам формировались комиссии) и теряя много времени на трехкратных апробациях одних и тех же постановлений[13].

Похоже, что первым, кто осознал, насколько опасно для будущего Республики сохранение подобного стиля руководства, был генеральный секретарь ЦК РКП(б). Сталин участвовал в заседаниях всех трех коллегиальных органов. На его глазах проблемы обсуждались, нередко впустую, не раз и не два то в Секретариате, то на Оргбюро, и наконец, в Политбюро. Случались и отсрочки по разным причинам или топтания на месте, когда комиссии затягивали с внесением предложений. При таком неповоротливом режиме власти государство неминуемо рано или поздно свалится в хаос и новую смуту, либо агрессия извне (при отсутствии яркого, объединяющего людей вождя, «второго Ленина»), либо стихийное возмущение изнутри в клочья разнесут не только систему «коллективного руководства», но и само государство (что, в конце концов и случилось в начале трагических 90-х годов XX столетия). Но попробуй укажи соратникам на коренной изъян советско-партийной управленческой системы — демократизм— и необходимость реставрации официально узаконенного единоначалия! Тебя мигом обвинят в бонапартизме и снимут с должности, оставив все, как есть. Что же делать? Ничего. Ждать, пока партийные и народные массы не поймут, по краю какой пропасти разгуливают. Правда, прозрение может наступить слишком поздно — в момент военной или революционной катастрофы.