Да и что ему оставалось? Сидеть в Цюрихе? Это было не для него. И если Париж стоил какой-то там мессы, то власть в России стоила предательства своей страны. Да и не было это предательством. Во всяком случае, для Ленина. Он ехал делать революцию, и этим было сказано все. Правда, убедить в собравшихся на вокзале русских эмигрантов, что поездку в Россию устраивает Мартов, ему не удалось. Со всех сторон неслись крики «Немецкие шпионы!» и «Предатели!». И как потом рассказывали очевидцы, Ленину весьма пригодился захваченный им в тот день зонтик, которым он прикрывался от сыпавшихся на него со всех сторон ударов.
Вскоре поезд, которому была открыта «зеленая улица», прибыл в Берлин, где сутки простоял на запасных путях. И, судя по всему, именно туда под покровом ночи явились высокопоставленные чины из МИДа и генерального штаба. Тогда же, надо полагать, перед Ильичем и была поставлена окончательная задача: захват власти и выход из войны. Во всяком случае, именно после остановки в Берлине Ленин переработал свои знаменитые «Апрельские тезисы».
Из Германии Ленин отправился в Стокгольм, где провел целые сутки в многочисленных переговорах и встречах. А вот увидеться со своим «спонсором» Парвусом Ленин по каким-то ведомым только ему причинам не пожелал. Не сидел все это время без дела и Ганецкий, который был занят созданием для Ильича... имиджа лидера русской революции. Потому и появились в шведских газетах статьи с портретами Ленина и крупными заголовками: «Вождь русской революции».
Но и это было еще не все. Мало было известить Россию о приезде в нее неизвестно откуда взявшегося вождя, надо было еще устроить ему подобающую встречу. Для чего и отправились агенты Ганецкого — Парвуса в Петроград с соответствующими инструкциями и толстыми пачками денег. Большевики большевиками, а идеи необходимо подогревать. И подогрели они их, надо заметить, на славу...
В течение нескольких десятков лет советские историки и политики будут на все лады славить Ленина, который один увидел в ниспавшей на Россию тьме струившийся откуда-то сверху свет. Возможно, оно и на самом деле было так. И тем не менее возникает неизбежный вопрос: ну а что, если все эти прозрения были следствием отнюдь не данной свыше гениальности, а его бесед с Парвусом и доставки в Россию с вполне определенной целью?
«Купца революции» и генеральный штаб мало волновал какой-то там контроль над правительством, им была нужна революция в России и ее выход из войны. Да и «Апрельские тезисы», как, во всяком случае, об этом поговаривали, обрели свой законченный вид только после бесед Ленина с высшими чинами генштаба в Берлине. Если это было на самом деле так, то, хотел того Ильич или нет, но отработать свою доставку в Россию он был обязан. Тогда все разговоры о свете в конце тоннеля теряют весь свой смысл, и Ленин должен был хвататься за любую соломинку, будь то социалистическое правительство в образе Совета или что-нибудь другое. И, зная вождя, не трудно догадаться, что он в любом случае нашел бы, за что ему ухватиться, если бы даже никаких Советов в России не было бы и в помине. Ну например, за слабости российской буржуазии и неспособность Временного правительства руководить.
Верил ли сам Ленин, трясясь в своем «запломбированном» вагоне с собственным поваром, любовницей и женой, в задуманную им социалистическую революцию? Да кто его знает, может быть, и верил. Какие бы лозунги выдвигал Ленин, попади он в Россию без помощи Парвуса? Надо полагать, те же самые! Особенно если учесть, что прообраз социалистического правительства в стране уже имелся, а у власти стояли совершенно неподготовленные к ней люди.
Да и как-то мало верится в то, чтобы Ленин пошел на союз с меньшевиками и требовал лишь давления на Временное правительство. А вот чего бы он, лишенный немецких денег, добился, это уже другой вопрос. Чисто теоретический. Зато известно другое: сидеть и ждать, пока в России будет построен капитализм и создадутся объективные предпосылки для социалистической революции, Ленин не стал бы. Ему были нужны не предпосылки, а власть...
В отличие от многих политиков того времени, Ленин обладал несокрушимой верой в свои силы, в то время как стоявшие у власти люди так толком и не знали, что же им теперь делать.
«Мы, — откровенно писал в своей книге Шульгин, — были рождены и воспитаны, чтобы под крылышками власти хвалить ее или порицать... Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть из депутатских кресел на министерские скамьи... под условием, чтобы императорский караул охранял нас... Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала у нас кружилась голова и немело сердце...»