Сталин перед судом пигмеев

Первый контрудар противники Хрущева решили нанести по рассказу «Один день Ивана Денисовича» и его автору. Были предприняты усилия для того, чтобы не допустить присуждения Солженицыну Ленинской премии за его рассказ. Кандидатура Солженицына на звание лауреата Ленинской премии была снята. Хрущев прекрасно понял, что отказ Комитета присудить Солженицыну Ленинскую премию — это было его небольшим, но реальным поражением.

Хрущев вновь решил сманеврировать. Прежде всего, он обрушился с резкой критикой на тех представителей творческой интеллигенции, которые в духе героя «Оттепели» возомнили себя лицами, способными «возделывать» советских людей, и все решительнее выступали как духовные руководители страны.

Грубые заявления Хрущева в адрес ряда художников и скульпторов, сделанные им на выставке в «Манеже», вызвали Шок среди либеральной интеллигенции, которая до тех пор активно его поддерживала. Один из видных представителей этой части интеллигенции кинорежиссер М. Ромм так характеризовал свое отношение к Хрущеву в это время: «Надо сказать, что я… принадлежал к числу поклонников Хрущева. Меня даже называли «хрущевцем». Я был вдохновлен его выступлением на XX съезде… Я старался ему прощать все… В области культуры дела шли хорошо, дышалось свободно, искусство двигалось вперед». Получалось, что ряд видныхдеятелей культуры готовы были простить Хрущеву «все», то есть бесконечные невыполнения Хрущевым его обещаний, его очевидные ошибки в ведении хозяйства, затормозившие развитие страны, его провалы во внешней политике, не раз ставившие мир на грань всеобщего уничтожения, его действия по разгрому Вооруженных сил. Их даже не смутил расстрел рабочих в Новочеркасске, осуществленный с разрешения Хрущева. Они были готовы все простить ему за «десталинизацию» и некоторые послабления контроля со стороны руководства партии над их деятельностью.

В своем письме к Хрущеву в декабре 1962 года Михаил Ромм, Илья Эренбург, Корней Чуковский и другие выражали ему признательность за борьбу против «культа личности Сталина». В то же время в ответ на разнос, устроенный Хрущевым художникам и скульпторам, они призывали Хрущева к «мирному сосуществованию» разных направлений в литературе и искусстве. Во время встречи с деятелями культуры 17 декабря Хрущев ответил авторам письма: «Мирного сосуществования в вопросах идеологии не будет. Не будет, товарищи! И я предупреждаю всех, кто подписал это письмо. Вот так!»

К этому времени Хрущев резко изменил свое отношение к тем авторам, произведения которых он недавно использовал в политиканской борьбе против своих коллег. 25 апреля 1963 года Хрущев, выступая на заседании Президиума ЦК, говорил: «Вот Солженицын написал одну дрянную книгу (имелась в виду книга «В круге первом». — Прим. авт..), одну хорошую книгу, теперь, наверное, бросил школу». Голос: «Бросил». Хрущев: «Ну, это никуда не годится. И не известно, напишет ли он третью. Вот вам Литфонд. Уже к кормушке, писатель. А он не писатель, а едок, а кормушка — Союз писателей».

Хотя впоследствии утверждалось, что Н.С. Хрущев поощрял массовые вечера поэзии, ставшие знамением «оттепели», на том же заседании досталось и автору стихов «Наследники Сталина» Евтушенко: «Вот говорят, кричат — Женя! Женя! Так то кричат 15 тысяч оболтусов. Этих оболтусов на такое население Москвы не трудно собрать… Это — банда. Говорят: там были и хорошие. Хорошие были, а аудитория была на стороне тех, которые против нас выступают… Деньги платить, и дерьмо слушать! А это дерьмо шло». Атаковал Хрущев и автора «Оттепели», заявив: «Сложилось такое понятие о какой-то «оттепели» — это ловко этот жулик подбросил, Эренбург».

7–8 марта 1963 года во время очередной встречи с представителями творческой интеллигенции Хрущев еще резче обрушился на ряд деятелей культуры, которых он обвинял в идеологической крамоле. Одновременно Хрущев стал говорить о заслугах Сталина перед революцией и страной. Он напомнил о роли Сталина в проведении курса на индустриализацию и коллективизацию. Он вспоминал: «Когда хоронили Сталина, то у меня были слезы на глазах. Это были искренние слезы». Правда, тут же Хрущев оговаривался и сообщал, что «Сталин был в последние годы жизни глубоко больным человеком, страдающим подозрительностью, манией преследования». Но затем приводил отрывки из переписки Сталина с Шолоховым, из которых следовало, что Сталин пресекал репрессии на местах, когда узнавал о них, и оказывал помощь колхозникам, как только узнавал об их бедственном положении. Казалось, что мысли о Сталине не отпускали Хрущева, и он продолжал путаться между позитивными и негативными оценками покойного, не в силах дать единую оценку.