Сталин и деньги

— Нужно готовиться к новой драке. Царя сбросили — хо­рошо. Но этого мало. Прохоров как сидел у нас на шее, так и сидит. Россия как лила кровь в войне, так и льет. Ты представ­ляешь, какая это сила — рабочий класс? Вместе соединимся, по всем городам затрещат буржуйские устои. Сейчас господа ликуют, хотят старые порядки вернуть, солдат казнят, Ленина ищут, чтобы убить его. Но увидишь, скоро придет им полный конец. А пока нужно делать свое дело, гнать из фабкома их подпевал да прибирать фабрику к рабочим рукам!

Как и всюду, события на Трехгорке особенно бурно раз­вивались после корниловщины. Сначала мы бастовали, когда Корнилов приехал в августе в Москву, на Государственное со­вещание. Потом, после неудачного его похода на Петроград, пошли беспрестанные митинги. Сразу из цехов или из боль­шой казармы мы бежали обычно к большой кухне, излюб­ленному месту сбора, где вспыхивало горячее обсуждение происходящего. Наконец решили: переизбрать фабком — он не защищает пролетарские интересы, поет с Прохоровым в один голос.

Перевыборы шли не только на Прохоровке. Вся рабо­чая Москва гнала прочь в те дни эсеров и меньшевиков, а их место занимали большевики. Обсуждали каждую кандидату­ру — как работает, с кем общается, как настроен. Знали друг друга насквозь. Особенно горячо, до хрипоты, участвова­ли в обсуждении женщины — подавляющая по численности часть прохоровцев: прядильщицы, ткачихи, аппретурщицы или просто жены рабочих, прибегавшие из общежития либо из окрестных домов. В сентябре старый фабком прокатили на вороных. Председателем нового стал большевик Матвей Ефи­мович Волков. А мой старший товарищ и наставник Лаврен­тьев был избран в Пресненский Совет рабочих депутатов.

Теперь дела пошли веселее. Все громче звучали проле­тарские требования, все увереннее вела за собой рабочую массу большевистская организация, все трусливее поджима­ла хвост фабричная администрация. Не забыть мне состояв­шегося незадолго до Октября огромного шествия трехгорцев на Ходынку. Там нас ждали в своих казармах солдаты. Они выбежали в раскрытые ворота, зазвенела медь оркест­ровых труб, заговорили наперебой братья, одетые в сатино­вые косоворотки и в холщовые гимнастерки. Потом переме­шавшиеся ряды тех и других вместе двинулись к Ваганьков­скому кладбищу.

У могилы Николая Эрнестовича Баумана, погибшего за рабочее дело, ораторы один за другим клялись довести до победы борьбу с капиталистами и помещиками и не отсту­пать перед врагами.

А когда грянула социалистическая революция, сказа­ла свое слово Красная гвардия. Тревожными ночами, под стрельбу, отбивая наскоки юнкеров, вооруженные рабочие охраняли здание фабрики и общежития. Стоял на посту и я.

Прохоровцы участвовали в боях на московских улицах, продвигаясь к центру города вдоль Большой Никитской. От­туда и пришла весть, что от юнкерской пули геройски пал наш рабочий Нестор Гевардовский. Надев траурные повязки, мы несли почетный караул у здания правления фабрики, где разместились Пресненский райком РСДРП (б) и пункт записи в Красную гвардию.

Но вот пролетарская власть победила. Прохоровка сме­нила старое руководство: новая контрольная комиссия, из­бранная в ноябре, решительно вмешалась в управление фаб­рикой и взяла на учет все запасы мануфактуры. Прежде Про­хоров, используя нехватку в стране тканей, беззастенчиво спекулировал ими. Теперь этому положили конец и отпуска­ли мануфактуру со складов только по разнарядкам, подпи­санным в Союзе текстильщиков.

Старое не сдавалось без боя. Действовали саботажники. Пытаясь давить на рабочих и показать им, сколь «беспомощ­на» новая власть, фабричная контора все время задержива­ла выдачу заработной платы. Вели контрреволюционную аги­тацию меньшевики и эсеры. Почти ежедневно прерывалась работа и созывались митинги. Только возьмешься утром за дело, а по цеху уже мчится посыльный:

— Ребята, на сходку!

— Куда?

— К большой кухне.

Торопимся во двор. Со всех сторон стекаются женщи­ны, мужчины. Обсуждаем, спорим, слушаем других и говорим сами. А через день — опять новость:

— Мастера останавливают моторы. Чересчур быстро хо­дят шкивы. Нужно помедленнее.

— А работать как? Чего они финтят, что мы, глупее их, что ли? Снижают выработку, хотят остановить станки. Знаем эти песни! Тоскуют по прежней жизни. Не позволим!

И опять митинг. Выступают старые служащие, пытаются урезонить ткачих. Члены большевистского фабкома разъяс­няют, почему мастера стремятся помешать работе, и призы­вают срывать все попытки саботажа. Прохоров почти не по­казывается на фабрике, но его люди действуют. Будьте, това­рищи, начеку!