— Каково было наше положение в деревне два-три года тому назад?.. Тяжелое. Наших передовиков и вообще сельских работников жгли и убивали. Селькоров угощали обрезами. Кое-где, в особенности на окраинах, мы имели бандитские выступления. А в такой стране, как Грузия, мы имели даже восстания… В такой обстановке кулак забирал силу, середняк сплачивался вокруг кулака, а беднота распылялась… Особенно тяжело отзывался на положении страны тот факт, что производительные силы деревни росли чрезвычайно медленным темпом, часть пахотных земель вовсе не обрабатывалась, посевная площадь представляла каких-нибудь 70–75 % довоенной.
Все это было вызвано, по словам Сталина, «пережитками военного коммунизма» в деревне, «зажимом», «административным произволом», переобременением деревни непосильными налогами, отсутствием стимулов для развития хозяйства и накопления[18]. В результате власть, помимо наличия «неумиротворенной» деревни, была лишена достаточных материальных ресурсов для жизни и работы.
И вот Сталин, в союзе с позднейшими «правыми» — тогда они были его единомышленниками — Бухариным и Рыковым, пошел по линии максимальных уступок деревне, основному ее мелкособственническому слою. Фактически он пытался примирить с властью и кулака. Его он тогда не боялся. Все те, кто потом самим же Сталиным были «раскулачены», ограблены, сосланы на север, расстреляны, — все они тогда рассматривались как середняки, как опора советской власти. На XIV партийной конференции крестьянам было предоставлено право аренды добавочной земли, было законом разрешено пользование наемной силой. Были «оживлены» деревенские Советы, упорядочены налоговые вопросы. Деревня получила возможность «накоплять» — и именно на накопляющую, богатеющую, собственническую деревню и ставилась ставка. Отсюда вырос в дальнейшем бухаринский лозунг по отношению к деревне: «Обогащайтесь!», отсюда выросла его теория «врастания кулака в социализм». Сталин тогда разделял эти взгляды: он всегда готов был все что угодно назвать социализмом, лишь бы это было выгодно для его планов: слова не было ему жалко. Точно так же в дальнейшем он назвал социализмом свой нынешний строй монополистического государственного капитализма![19]
Сталин тогда шел даже дальше всех в ставке на соглашение с собственническим крестьянством. В 1925 г., принимая делегацию сельских корреспондентов, он «высказал свое сочувствие идее восстановления частной собственности на землю» в форме «закрепления владения землей на 40 и больше лет». Правда, под нажимом троцкистов Сталину пришлось взять свои слова обратно, заявить, что это недоразумение, но слово было сказано — и оно показывало, как далеко готов был зайти Сталин по пути союза с «обогащающейся» деревней.
Когда Зиновьев и Каменев на XIV съезде партии (1925 г.) пытались ревизовать постановления предшествовавшей ему конференции и заменить тогдашнюю сталинскую политику «политикой раскулачивания», Сталин резко возражал.
— Это была бы по сути, — говорил он позже, — политика восстановления Гражданской войны в деревне. Партия отбила эту атаку… Стала твердо на линию прочного союза с середняком… Добилась этим умиротворения деревни… А что значит умиротворение деревни? Это есть одно из основных условий для строительства социализма. Нельзя строить социализм, имея бандитские выступления и восстания среди крестьян!..
Так говорил Сталин в 1927 году.
Деревня стала окрепать. Уже в 1927 г. посевная площадь достигла 95 % довоенной. Росло как будто общее благосостояние страны. Но в этом-то благосостоянии как раз и заключалась величайшая опасность для власти, если она хотела оставаться национал-коммунистической, а не перерождаться в просто национальную русскую власть. Окрепшая деревня стала нажимать на власть. Власть почувствовала это сразу же, как только приступила к своей индустриализации.
Лозунг индустриализации страны был выдвинут на той же XIV партийной конференции. Тотчас же встал вопрос: на какие средства сможет осуществляться индустриализация? Студенты Свердловского коммунистического университета в 1925 г. поставили Сталину вопрос еще более ясно:
— Сумеем ли мы осуществить индустриализацию страны без иностранной помощи, без кредитов извне?
Это был основной вопрос. И его задавали потом не раз. Сталин отвечал: