Сталин<br />(Предтеча национальной революции)

— Немедленно сделать перевыборы Совета тайным голосованием. Дать свободу слова и печати для анархистов и левых социалистических партий. Свобода собраний, профессиональных союзов и крестьянских объединений. Собрать не позже 10 марта беспартийную конференцию Петроградской губернии. Упразднить всякие политотделы. Немедленно снять все заградительные отряды. Упразднить коммунистические боевые отряды во всех воинских частях. Дать право действия крестьянам над всей землею так, как им желательно.

Это были немного сумбурные, окрашенные сильно и местными интересами, не вполне ясные требования. Но за ними стоял голос всей земли. И он говорил:

— Свободные Советы — без коммунизма и коммунистов!

— Свобода торговли!

— Свобода пользования землей!

3 марта от имени делегатского собрания броненосца «Петропавловск» было выпушено воззвание, в котором объявлялось о переходе власти в руки временного революционного комитета, о назначении тайных выборов в советские органы. Там же прокламировалась основная задача движения:

— Вывести республику из состояния разрухи!

Многие местные коммунисты присоединились к движению. Другие почти не противились, когда их посадили в тюрьму. Только школа красных курсантов отказалась присоединиться к восставшим и по льду ушла в Ораниенбаум.

В Москве в это время происходил X съезд партии. Весть о восстании ударила, как гром. Позднейшие сообщения говорили, что в самом Петрограде неспокойно, что рабочие только и ждут прихода матросов из Кронштадта, чтобы присоединиться к ним. Поднялась паника. Многие из «старых большевиков» готовились уже к бегству. Казалось, что дни советской власти сочтены. Что, если к Кронштадту присоединится и вся армия?.. Одновременно в других частях страны начались крестьянские восстания. Самое упорное, самое жестокое было в Тамбовской губернии, получившее потом название «антоновщины» по имени своего вождя, Антонова.

На Кронштадт были немедленно двинуты все лучшие части Красной армии. Туда был отправлен Троцкий. Но и он был растерян в эти дни, не знал, что делать, не был способен к решительным действиям. Тогда Ленин направил туда как основную силу человека, который никогда не знал растерянности и нерешительности: Сталина. С ним отправился Ворошилов. Общее руководство операциями было поручено Тухачевскому. Сталин не оспаривал, впрочем, первенства Троцкого. Не хотел отнимать у него сомнительные лавры подавления этого мятежа. Он предпочитал, как всегда, быть организатором карательной экспедиции, оставаясь в тени.

По льду, под снегом, одетые в белые халаты, были поведены на штурм Кронштадта собранные силы. Лед уже подтаял — и в Кронштадте не ожидали возможности такого наступления. Наступающие были замечены только тогда, когда они подошли к самому почти Кронштадту. Заревели пушки фортов, застучали пулеметы. Взрывался, проваливался лед. Вместе с ним уходили под воду красные солдаты. Шедшие сзади делали обход — шли дальше. Им тоже некуда было возвращаться. Красная артиллерия, по приказу Сталина, била по льду за их спиной. Они были отрезаны. Или вперед, где, может быть, победа — или верная смерть!

Кронштадт был взят. Сталин переехал туда — и с методической жестокостью начал расправу. Часть восставших успела уйти в Финляндию.

Но из оставшихся были пощажены немногие. Были расстреляны даже многие из тех коммунистов, что сидели в тюрьме мятежников: за нерешительность, за то, что сдались. В подавлении Кронштадтского восстания Сталин проявил себя тем, что он есть: человеком, которому ничего и никого не жалко, которого ничто не трогает. Он холодно, спокойно, расчетливо беспощаден.

XII

…Кронштадт привел к нэпу. Ленин резко изменил всю политику власти, от военного коммунизма пошел на соглашение с крестьянством, на поощрение частной собственности, частной инициативы, частного и свободного товарооборота… Из этого экономического либерализма, естественно, должен был родиться и либерализм политический. Ленин это предвидел и на это шел.

— Военный коммунизм, — говорил он, — был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам пролетариата политикой.

— Мы рассчитывали, — признавался он, — поднятые волной энтузиазма, разбудившей народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие экономические задачи. Мы рассчитывали — или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку.