Сталин. Битва за хлеб

Во главе этой нелегальной «второй партии» встали Троцкий и Зиновьев, фигуры чрезвычайно влиятельные. Троцкий до недавнего времени был наркомвоепмором и сохранил сильные позиции в армии. В партии он тоже имел немалое влияние, собирая вокруг себя всех обиженных и недовольных. Наконец, Лев Давыдович всю дорогу крутил какие-то смутные шашни с заграницей. Какие именно и кто его финансировал — неизвестно толком до сих пор, однако, судя по размаху оппозиционной работы, денежки были неплохие. Зиновьев же — до недавних пор глава Ленинградской области и председатель Исполкома Коминтерна.

Сказать, что это было опасно, — значит бессовестно преуменьшить угрозу. Это было очень опасно. О деятельности Троцкого до сих пор известно далеко не все, но одни его туманные дела с немецким рейхсвером и американскими банкирами многого стоят. Зиновьев — это связи с другими компартиями, мощный аппарат и террористы Коминтерна, а также Ленинград, который можно в любой момент сделать второй столицей.

Осенью 1927 года оппозиция дает генеральное сражение, выступив с так называемой «платформой 83-х». Говорить о ее содержании бессмысленно, единственное, чего хотела оппозиция, — это свободы дискуссий и фракционности да еще устранения Сталина. Она всегда этого хотела, а во всем остальном виляла в противофазе с колебаниями «генеральной линии». Потерпев очередное сокрушительное поражение во внутрипартийной дискуссии, оппозиционеры устроили серию нелепых провокаций 7 ноября, после чего Троцкого наконец-то вышибли из Москвы в Алма-Ату, создав ему ореол «жертвы репрессий», которым Лев Давидович очень дорожил. После поражения около четырёх тысяч оппозиционеров раскаялись, осудили свои заблуждения и заявили о разрыве с оппозицией…

В этом наборе совпавших по времени разнообразных событий есть что-то мучительно знакомое. Так, словно это уже было…

А ведь и вправду было — в 1918 году!

Вспомним: тогда тоже существовала угроза внешнего нападения, в подготовке к которому самое горячее участие принимали Англия и Франция. Тоже была вспышка белогвардейского и эсеровского террора. Имело место и убийство посла, которое должно было и вполне могло спровоцировать войну. Было нелепое, смешное и вскоре разгромленное выступление оппозиции — левых эсеров, после которого часть оппозиционеров заявила о разрыве со своей партией и быстренько заняла места в государственном и советском аппарате, а остальные перешли на нелегальное положение и занялись уже напрямую подрывной работой. И тогда, в 1918-м, все это было далеко не игрой случая…

Так начиналась Гражданская война.

Могли ли эти события заставить власть сорваться в карьер? Сами по себе — едва ли. Даже если это и была попытка спровоцировать войну и устроить государственный переворот, она окончилась столь же бесславно, как и прежние. Но симптом очень тревожный, свидетельствующий, что в покое нас не оставят, и на мобилизационную готовность власти все эти события, конечно же, повлияли. Нет, правительство всё ещё продолжало осторожничать, сдерживать процесс, но… все же оглянулось на бронепоезд на запасном пути. А народ был и так готов — та бедняцкая половина населения, дико уставшая даже не от бедности, а от беспросветности существования, страстно хотела уже не столько хлеба, сколько перемен. Той новой жизни, которую большевики обещали, но так и не предоставили народу.

И тогда вступил в дело Промысел, который свел в одну точку внутреннюю готовность и внешние события. Именно «военная тревога» послужила причиной той внутренней войны, которая нарушила равновесие в стране и погнала события под уклон. Теперь повернуть вспять было уже невозможно, оставалось только рулить, отворачивая от краев обрыва.

Удар в спину

В сущности говоря, кооперировать в достаточной степени широко и глубоко русское население при господстве нэпа есть все, что нам нужно, потому что теперь мы нашли ту степень соединения частного интереса, частного торгового интереса, проверки и контроля его государством, степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла камень преткновения для многих социалистов.

В. И. Ленин. О кооперации

Была у «военной тревоги» ещё одна функция — по расчету или же спонтанно, но она сыграла роль боевых учений: что будет со страной, если завтра война? Так врач, желая обнаружить скрытую инфекцию, делает больному стимулирующий ее укол, чтобы вызвать обострение и заставить укрывшуюся в организме болезнь обнаружить себя.

Обнаружила! Причем с такой силой, что одновременно и поставила, и решила давно назревавший вопрос: совместим ли свободный рынок с национальной безопасностью?