«Просим нам крестьянам выяснить интересующие нас вопросы относительно „смычки“ города с деревней.
Почему пролетариат и рабочие зарабатывают от 50 до 90 руб. в месяц, довольствуются здравоохранением, школой страхования жизни, предоставляются книжки для получения на более выгодных условиях мануфактуры с фабричных магазинов. Ясно при существовании твердых цен на продукты существования можно на иоюдивении одного рабочего содержать семью 5 человек не трудоспособных… и не сесть за стол посолив сухую корку прихлебывая водой. Не знаем, как вы на это скажете, но по нашему это есть то что в городе прошла революция.
Перейдем к крестьянину бедняку и средняку не входя в положение кулака… Роемся темными кротами в земле, целые 17 часов в сутки, с утра до вечера и в результате получается разве только средняк 75 % своего существования оправдывает от земли. В то время бедняк и 50 % это в урожайный год. Откуда выжать тот доход, чтобы обеспечивать продуктами существования семью не считая беспрерывно расходы… можно порадоваться лишь тем, что хотя и не у всех имеется кустарное дело, машины для вязанья чулок и перчаток. А судьба бедняка отчасти кто не имеет домашнего дохода, как о поля справился Сентябрь, катись клубком на заработки, в плотники, пильщики, сапожники и чернорабочия, оставляя жене при детях даже и картошку копать…» (
Были среди крестьян такие, что согласны из себя жилы тянуть, каторжным трудом поднимая свои хутора, а были и такие, которые совершенно справедливо вопрошали: что ж вы, граждане начальники, рабочему 8-часовой рабочий день, а мужик — он что, не человек? Ответа на этот вопрос у советской власти не было, даже такого неопределенного, как простое: «Потерпите, будет». Ибо ничего обещать крестьянину-единоличнику власть попросту не могла — не она этот день устанавливала, не ей и отменять.
Многие из тех, кого нынешние господа писатели, за всю жизнь не набившие ни одной мозоли, презрительно называют лодырями, на самом деле хотели всего лишь избавления от каторги. Выглядело это избавление просто: 8-часовой рабочий день. Пусть не в страду, пусть в сумме за год, чтобы летом работать, а зимой отдыхать. Далеко не все хотели процветать и богатеть, многих вполне устроила бы скромная жизнь, лишь бы не надрываться. Да большинство бы устроила! Точно так же, как сейчас абсолютное большинство населения не хочет никакого своего дела, а вполне удовлетворяется работой по найму.
Этот вопрос на тех рельсах, по которым двигалось советское сельское хозяйство, не решался никак.
С хуторянами, на которых, по мнению современных экономистов, следовало поставить, все ясно — а как все же быть с остальными? С теми, кто не хотел превращаться в рабочую скотину? С хозяевами настолько бедными, что и помыслить не могли о самостоятельном хозяйстве, с отчаяшимися, с безлошадными? Их что — пустить на собачий корм?
И вот тут господа либералы всех времен и мастей начинают мяться и бубнить что-то вроде того, что все устроится и каждый найдет свое место. Впрочем, промышленная история Европы на практике показывает, где место «лишних людей» капиталистического общества — на свалке. Как они будут там жить и будут ли — это их проблемы.